платье и накидка тоже были черными, и вся одежда ее выглядела немного опрятнее, чем у других старых попрошаек. Такая опрятность в сочетании с кротким взглядом и довольно правильными чертами лица делала ее похожей на святую Риту Кассийскую, отправившуюся в паломничество по белу свету. Не хватало лишь креста и язвы на лбу, впрочем, за язву можно было принять небольшую, круглую, как горошина, сизую бородавку над переносицей.
Около десяти часов Касиана вышла во двор и направилась в ризницу (куда, будучи старожилкой, имела свободный доступ) поговорить с доном Сененом о каком-то деле, неизвестном ее товарищам и потому сразу же вызвавшем пересуды. Не успела капралына скрыться с глаз, как Потешница клубком покатилась по проходу к другой группе нищих, расположившейся с левой стороны, присела рядом с Деметрией — так звали женщину с детьми — и слепым марокканцем и дала волю языку, так же остро отточенному, как и похожие на коготки ящерицы ногти на ее черных скрюченных пальцах.
— Вы что же, не верите тому, что я сказала? Капраль-ша богата, в самом деле богата, истинно вам говорю, и все, что ей здесь подают, она отнимает у нас, честных и беспробудных (она хотела сказать: «бесприютных») бедняков, у кого действительно ни кола, ни двора.
— Она живет там, наверху,— заметила Кресенсия,— в дальнем конце Паулеса.
— Нет, голубушка, что ты! Она раньше там жила,— возразила Потешница, царапая воздух когтями.— Уж я-то знаю, меня ей не провести, люди добрые все рассказали. Живет она в Куатро-Каминосе, у нее возле хибары загон, и она там выкармливает, извините за выражение, свинью; не в обиду будь сказано, это самая лучшая свинья в Куатро-Каминосе.
— А ты видела горбунью, что приходит к ней?
— Еще бы не видеть! Капральша думает, мы все тут дурочки. Горбунья — ее дочь, вроде бы швея, понимаешь? А раз у нее горб, то она еще и побирается. Кроме того, шьет и зарабатывает денежки в общий котел... В общем, они — богачки, прости меня господи, бессовестные богачки, водят за нос и нас, грешных, и святую католическую апостольскую церковь. А на еду она не тратит ни гроша, есть два или три дома, откуда ей каждый божий день присылают кастрюлищу косидо, да такого, что пальчики оближешь... Ого-го!
— Вчера,— сказала Деметрия, отнимая ребенка от груди,— я сама видела, как ей принесли...
— Что принесли?
— Рис с морскими ракушками, и так много, что хватило бы на семерых.
— Вот видишь?.. Так ты говоришь, с ракушками? И вкусно пахло?
— Еще как вкусно-то!.. Кастрюли стоят в ризнице. Туда и приносят еду, накладывают в кастрюли и — фьюить! — все идет в Куатро-Каминос.
— А ее муж,— добавила Потешница, меча искры из глаз,— торгует смолистыми сучьями для растопки и петрушкой... Служил в солдатах, у него семь простых крестов и еще один с пятью реалами... Ничего себе семейка! А вот я сегодня сгрызла черствую корку хлеба и больше ничего и, если Рикарда не пустит меня переночевать в свою халупу в Чамбери, останусь на ночь под открытым небом. Что ты на это скажешь, Альмудена?
Слепой пробормотал что-то невнятное, а когда Потешница повторила свой вопрос, ответил, жестко и с трудом выговаривая слова:
— Вы говорить о Пиче? Я его знает. Он не есть муж с Касиана, не венчаться, клянусь белым светом, нет. Есть любовник, светом клянусь, любовник.
— Так ты его знаешь?
— Я его знает, он покупать у меня два четки... из моя страна четки, и камень-магнит. У него деньги, много деньги... Он надзиратель за похлебка там, в «Сердце Христово»... все бедняки он командовать, ходить с палка... квартал Салманка... надзиратель... Плохой, сильно плохой, не давать еда... Слуга правительства, плохой правительство в Испании, служит тем, кто в банке, а там, под земля, в подвал, все деньги... Пиче тоже там держать деньги, нас морить голодом...
— Только этого и не хватало,— воскликнула Потешница в порыве праведного гнева,— чтоб эти скареды прятали деньги в банковских сундуках!
— Вот то-то и оно, чтоб вы знали!..— заметила Деметрия, снова давая грудь раскричавшемуся младенцу.— Да замолчи ты, ненасытная!
— Гляди-ка!.. Так она из тебя все соки высосет, в чем душа будет держаться... А вы, сенья Бенина, как вы думаете?
— Я? О чем?
— Держат они деньги в банке или нет?
— А мне-то что? Пусть себе едят свой хлеб.
— Да наш хлеб они едят, каш, и еще — ха-ха! — с куском ветчины.
— Замолчите, сказано вам! — прикрикнул на старух безногий продавец «Католической недели».— Пришли просить, так просите, но чтоб все было пристойно.
— Молчим, голубчик, молчим. Подумать только!.. Что твой Виктор Мануэль, который взял в плен папу! *
— Молчать, я сказал, помните о боге!
— О боге-то я помню, да вот церковь меня не подкармливает, как тебя, и я подружилась с голодом, мне только и остается, что глядеть, как вы утробу набиваете, как вам из богатых домов таскают в бумажных кульках всякую снедь. Но мы вам не завидуем, так и знай, Элисео, мы рады своей бедности, рады, что околеем с голодухи, зато мы попадем прямехонько на небо, а вот ты...
— Что — я?
— Ну как же!.. Ты ж богат, Элисео, богат, не отпирайся... С этой газетой да с тем, что тебе дают дон Сенен и сеньор священник... Ясное дело: своя рука к себе... Я не ропщу, сохрани господь. Да будет благословенна наша святая нищета... Подай тебе господь вдвое. Я так говорю, потому что помню твое добро, Элисео. Когда меня сбила карета на улице Луна, а случилось это в тот день, когда хоронили Соррилью 2... Так вот, я полтора месяца пролежала в больнице, а как вышла, одна-одинешенька и без гроша, это ты мне сказал: «Сенья Флора, а почему бы вам не пойти
1 Имеется в виду Виктор Эммануил II (1820—1878), первый король Италии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85