Антон безостановочно моргал глазами.
После так хорошо удавшейся ему хитрости Йенс Андерсен внимательно следил за своими домашними. С Карен он вообще не спускал глаз. Антона прогнали, чтобы хозяину было легче наблюдать за дочерью; он вместе с Карен справлял всю работу и по дому, и в поле.
Так прошло два месяца; Лауст и Карен так ни разу за это время и не виделись.
Лауст понял, как обстоят дела, по-своему: он хотел заработать много денег, чтобы стать достойным женихом Карен.
Осенью он нанялся погонщиком волов одного из больших гуртов, который гнали в Голштинию. Собирали его в Хобро и перегоняли на большую ярмарку в «Иссехов». Там можно было заработать хорошие деньги, и кто знает, как еще все может повернуться. Кроме того, жизнь у погонщика веселая.
Они гнали длинными кнутами стадо волов днем и ночью и проходили мимо чужих городов. Бесконечными дождливыми ночами они медленно тащились по размытым дождем дорогам, маялись, топча сапогами на деревянной подошве пашни, рыскали в темноте по рвам и канавам, чтобы собрать отбившихся от стада животных. Товарищи Лауста были веселые парни с хриплыми голосами; черными, как вороново крыло, ночами они орали песни и перекликались друг с другом. Постоянно днем и ночью брели они, оглушенные топотом копыт, мычанием и маханием хвостов. Порой, в разное время, они отдыхали в кабачке, пили водку и спали в копнах свежей соломы.
Однажды поздней ночью они пришли в кабачок к северу от Сканнерборга. Стадо пригнали в поле и обвязали его длинной веревкой.
Лауст старался изо всех сил, щелкал бичом и хлестал волов по спинам; под конец он тоже управился и пошел к кабачку. Усталый и голодный, он вдруг услыхал дикую, грубую брань, пронзительные крики и побежал на шум. Перед кабачком он различил в темноте толпу людей. В тот же миг дверь кабачка отворилась и оттуда вышел какой-то человек с фонарем. Свет плясал по грязным лужам, и в самой слякоти лежал один из погонщиков в страшных судорогах.
Лауст поднял голову и услыхал отдаленный топот огромных сапог, которые быстро шлепали по дороге: то был преступник, убегавший во тьму.
Погонщика внесли в кабачок, и вскоре он умер. Делать было нечего. Устроили допрос и учинили розыск.
Однажды утром, несколько дней спустя, Лауст выбрался тайком из соломы и удрал. Два дня добирался он домой и наконец снова очутился в родных краях.
Прошло несколько месяцев, и все оставалось по-прежнему. Йенс Андерсен думал, что все обстоит хорошо. Он слегка ослабил надзор за дочерью и стал чуть более сносным, более покладистым. Мало-помалу он начал приглядывать лучшего мужа для Карен.
Однажды в ноябре вся семья отправилась в церковь.
Вот тут-то Карен после долгой разлуки снова встретила Лауста. Они украдкой долго толковали меж собой у ризницы, и отец ее ничего не заметил.
В следующее воскресенье Карен одна собралась в церковь, и Йенс Андерсен разрешил ей пойти.
Она долго беседовала с Лаустом, а потом он проводил ее вниз, к реке.
В воскресенье вечером Лауст поднялся в усадьбу. Кто-то видел, как он много часов подряд бродил в темноте взад-вперед по берегу бухты, прежде чем перебрался через гать.
Йенс Андерсен сидел один в горнице при свече и ужинал. Жена его вышла на кухню, он слышал, как она переламывала коленом плитки торфа. Свет падал на оконные стекла, за ними скрывался мрак, и они были похожи на черные доски.
Вдруг щеколда двери заскрипела, и когда Йенс Андерсен поднял глаза, в горнице он увидел Лауста, как-то чудно смотревшего на него.
- Ах ты оборванец! - в дикой ярости воскликнул хозяин. - Да я тебя...
Но тут Лауст вытянул из-за спины руку, в руке у него был зажат плотничий топор.
Лицо Йенса Андерсена застыло, глаза его словно приросли к топору, он протиснулся вдоль стола и толкнул кухонную дверь, благо она была совсем рядом. Только он повернулся к ней лицом, как получил удар по носу и по губам. Жена стояла во мраке, держа в руках кочергу.
- Иисусе Христе! - вскричал Йенс Андерсен и закрыл лицо длинными, волосатыми руками.
Лауст, выйдя вперед, замахнулся, чтобы ударить Йенса обухом по голове, но удар пришелся по шее, и Йенс склонился перед топором.
Издав громкий крик, Йенс Андерсен зашатался, втянул голову в плечи, ринулся к наружной двери и рванул ее на себя. Там во мраке стояла Карен с лопатой в руках; она ударила его под подбородок. В тот же миг Лауст кинулся на него и ударил острием по затылку.
Хозяин рухнул в дверной проем и издал тихий стон. Но стонал он только один миг. Потом он перевернулся на бок и затих.
Лауст отшвырнул топор, перешагнул через Йенса и схватил Карен. Правой рукой он обхватил одну ее ногу, окутанную юбкой, другой обнял ее за шею, поднял и быстро понес к сараю.
Жена Йенса Андерсена медленно вошла в горницу из кухни. Она смотрела на мужа, который лежал недвижимо. Она не подошла к нему, а лишь взяла свечные щипцы и отщипнула фитилек свечи. В горнице стало светлее.
Эти щипцы... Она остановилась, держа их в руках. Долгие, долгие годы господь искушал ее. Острие щипцов должно было пронзить его глаза, это было словно предопределено свыше. Но так никогда и не осуществилось.
А теперь, верно, уже поздно...
Немного подумав, она все же положила щипцы на подсвечник.
Долгое, бесконечное затмение разума не разрешилось ничем, ей стало так хорошо, и она так устала. Наверху, над столом, на полке стоял псалтырь, она потянулась за ним, взяла, села и стала читать.
Открытая дверь тонула во мраке галерейки. Свеча горела, словно маленькая желтая капля. Платок торчком стоял на голове старухи, бросая тень на ее лицо. Она дрожала и шептала слова псалма...
На следующий день всех троих арестовали и препроводили в Хобро.
1 2 3 4