это считалось смертным грехом. Ни единая душа не вступилась за Видбьёрна, когда его при большом стечении народа объявили отлученным от могилы Всеотца. Он был навсегда изгнан из среды народа льдов, и каждый, кто хотя бы вспомнил о нем по-дружески, не говоря уже о том, чтобы подать ему помощь пищей и кровом, подвергся бы такому же отлучению. Видбьёрн и Воор были обречены на вечное скитание по Леднику, без огня и без приюта, и всякий, кому они попались бы на пути, был волен смотреть на них как на простую дичь, желанную цель для гарпуна.Проклятая своим народом молодая парочка поселилась на отдаленном скалистом островке Ледника и там в полном одиночестве вкушала сладость взаимной близости и горечь изгнания.У них не было огня; сырое же мясо чем дальше, тем сильнее просится в горшок и на вертел. Время, впрочем, было летнее, и беглецам отлично жилось в юрте из шкур, а по скалам росли кое-какие травы и злаки, которые Воор собирала и приправляла ими сырое мясо. Она так же скатывала из собранного зерна лепешки, но – увы! – их ей приходилось подавать уставшему от охоты Видбьёрну сырыми и пресными. Видбьёрн, однако, выражал мимикой полное удовлетворение, поедая их, а съев, пел песню о том, что горячая еда, в сущности, недостойное баловство. Под осень же на островах поспели ягоды, которыми можно было приправлять сырую пищу, так что изгнанники чувствовали себя прекрасно, несмотря на весьма скромную обстановку. Но вскоре начались холода, ночные заморозки, выпал снег, и парочку настигла зима.Видбьёрн заблаговременно соорудил хорошее, прочное жилье из тяжелых камней и заготовил большие запасы звериных шкур, а Воор навялила мяса и кореньев. Кроме того, Видбьёрн привел пару диких оленьих самок, которых пустил пастись на привязи, пока они не привыкнут и не станут давать молока. Так изгнанники приготовились встретить зиму. И зима наступила бурная и очень холодная, а они пытались прожить без огня. Видбьёрн слыхал, что такие попытки уже бывали, но теперь готов был усомниться в этом.Ночи тянулись долго, и стояла такая темень, как в утробе земной; под конец едва можно было разобрать, где находишься и даже существуешь ли вообще. Хорошо, что их было двое – один, находя ощупью другого, по крайней мере, убеждался в собственном бытии. Крепко задумывался Видбьёрн в такие ночи. Перед его взором вставало родное селение с тучными кострами; свет их как будто бил ему в глаза, и даже по коже его разливалось тепло при одной мысли о них. Да, потомки Гарма и другие смирные, добродетельные люди сидят себе теперь у огня и, приятно поеживаясь, разговаривают о том, как убийца Видбьёрн скоро впадет в такую нужду, что начнет колотить свою жену и обвинять ее во всех бедах, а уж в середине-то зимы парочка наверняка явится домой просить пощады. Тут Видбьёрн улыбнулся в темноте.И даже тогда, когда к концу года смертельный холод и непрерывный снег грозили погубить солнце и месяц, Видбьёрн смеялся, прижимая к себе Воор. Но она дрожала. Благодаря своей молодости и здоровью, они могли пережить зиму, но нелегко им приходилось. Чета новоселов была слишком счастлива, чтобы грустить, и ни одной жалобы не срывалось с их уст, но мерзли они ужасно. И Видбьёрн твердо решил добыть огонь.Прежде всего он отбросил всякую мысль о том, чтобы достать огонь у других. Проще всего было бы, конечно, прокрасться домой и выпросить огонь или украсть его у одного из костров; но этого-то ему ни за что не хотелось. Менее невозможным казалось похищение головни из самого священного костра потомков Гарма, нанеся им формальный визит при полном параде – с гарпуном и топором… Но нет, Видбьёрн не мог пойти на это. Раз Ильдгрим и его род унаследовали костер, то он принадлежит им, и никому другому. Мысли Видбьёрна также долго витали вокруг таинственного огненного камня, хранимого Ильдгримом в могиле Всеотца. А если забраться туда как-нибудь ночью и похитить камень? Дренга Древнего там наверняка давно нет в живых; это всего лишь суеверие; в худшем случае там тлеют его кости, а они ведь не причинят человеку зла. Но Древний все-таки жил когда-то и дал огонь своему роду; так, пожалуй, правильнее будет оставить все ему принадлежащее как оно есть. Никуда не годится оскорблять предка, если возможен другой выход. На том Видбьёрн и порешил. Еще бы!Он натаскал из сосняка топлива и сложил из него костер; вот что он успел сделать в первую же зиму.Через год они снялись с места и отправились в путь, прожив только еще одно лето на скалистом островке. Лето выдалось особенно жаркое и грозовое; солнце так и жгло, и чуть ли не каждый день гремел гром и лил проливной дождь. Ледник заметно поубавился от этого. На островке оттаяло и ото льда освободилось вдвое большее пространство, чем обычно; окрестные острова тоже стали с виду значительно больше. В светлые ночи ледник как-то тускло мерцал своими зелеными пропастями навстречу молниям. Днем же, когда не лил дождь, облака подымались высоко-высоко и как будто раскалялись добела, росли, словно живые, наливались и сияли под лучами солнца, пока опять не затягивали все небо и не собирались над Ледником в жаркую грозовую тучу. Молнии ударяли прямо в лед и раскалывали его насквозь до самого дна; громовые раскаты будили эхо в таявших ущельях. Вот это погодка! Ни Видбьёрн, ни Воор не нуждались в огне этим летом. Но Видбьёрн не забыл зиму; страдания Воор глубоко запали ему в душу. Он знал, что надо добыть огонь во что бы то ни стало.Бурное лето прошло, не принеся парочке ничего нового и важного, кроме чудо-малютки, которого Видбьёрн с восторженным гиканьем вынес на дождь. Мальчуган родился с двумя зубками, и счастливый отец пророчил ему великое будущее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52