Он жесток, кровожаден, ликует при виде горы трупов, а люди ничтожны, и у них есть лишь одно средство умилостивить божество – жертва, но нет полной уверенности в том, что она будет принята!
Получая от него милостивое соизволение на жизнь, они жили и старались выместить все, что терпели от него, на животных, на всем том, что подвертывалось под руку: вши кусали их – они перекусывали зубами вшей, отправляли в рот все съедобное, и главным удовольствием их оставалась по– прежнему охота; духовные радости исчерпывались музыкой (они с наслаждением били в барабан) и религиозными обрядами. Последние совершались, в силу древнего глубоко укоренившегося обычая, в пещерах, где таковые были; в глубине пещеры легче было поддаться жути и вызывать эхо, пользоваться световыми эффектами, вызывать тень С а м о г о; да и барабан, пение и пляска производили там особенно сильное сверхъестественное впечатление, прямо зачаровывали, так что можно было до некоторой степени вообразить самих себя теми страшными силами, которые правят вселенной. А ко всему этому присовокуплялось, как тягчайший грех и вместе с тем как некое таинство искупления – людоедство!..
И вот, после многовекового перерыва Лесовику предстояло встретиться со своим братом Ледовиком, с тою частью человечества, которая не ушла, но осталась на севере, то есть с потомками Младыша. Узнают ли они друг друга? Какова будет встреча?..
Таково было положение дел в тот день, когда Колумб высадился на Гуанахани.
Но это не было первой встречей. Несколько веков тому назад на этих берегах уже побывал человек, оставивший глубокие следы в жизни населения и сам оставшийся жить в легенде о «белом боге». Ему еще продолжали поклоняться под именем Кецалькоатля; о нем здесь и пойдет речь.
Появился он один и очень скромно, приплыв в одноместном челне из выдолбленного древесного ствола; появился без всякой пышности в одежде, прикрытый звериными шкурами, но его внешность, характер и способности возбуждали по мере своего проявления всеобщее изумление и завоевали ему то место, которое впоследствии он занял в народной памяти, как «белый бог».
Он был белый и ничуть не походил на обыкновенного человека, каким его представляли себе туземцы по собственному темнокожему подобию; он был бледнолицый и бледнокожий, что вначале даже пугало с непривычки; и глаза у него были светлые, как небо; да и нос не приплюснутый, с широко открытыми ноздрями, каким полагается быть человеческому носу, а узкий, торчком, похожий на клюв с опущенными книзу ноздрями. Но замечательнее всего были его волосы – светлые, как солнечное сияние; издали положительно казалось, что он носит на плечах солнечные лучи. «Солнце! Солнце!»–закричали они, увидев его впервые, и пали ниц перед ним. Единственной помехой к немедленному дружественному сближению его с туземцами была их боязнь к нему приблизиться. Борода у него тоже была светлая, длинная и густая; не два-три волоска, как у всех простых смертных, которые обычно выщипывали и эти жалкие волосенки, но целый лес, спускавшийся с лица на грудь. Цвет бороды скорее был белый, чем желтый, – человек был уже не молод. Голова же на солнце казалась покрытой золотою пылью, которую находили туземцы в речном песке; золото и стали считать священным потому, что оно напоминало его солнечную голову. Роста он был высокого, силы же его никто не знал, потому что никому и в голову не приходило померяться с ним. Сам он, как показало время, никому не желал зла, и в этом, как во всем прочем, был не похож на других. Лишь когда он решил остаться среди них и стал обнаруживать свои сверхъестественные способности не на пагубу, а, наоборот, на благо всех окружающих, поняли они его и стали оказывать ему величайший почет и уважение, какие подобают воплощению самого солнца, спустившемуся на землю дышать и жить с детьми праха.
На вопросы, откуда он и кто, он указывал на восток и на север, как раз на место восхода солнца – как все и ожидали заранее. Но когда кто-нибудь, собравшись с духом, допытывался, как его имя, он отвечал с улыбкой, которая могла означать и то, что им не следует знать этого, и то, что он говорит им правду, отвечая: Гость. Позднее, когда он уже покинул страну, стало понятным, что он хотел этим сказать. Встретившие его детьми успели состариться за время его пребывания на острове, сам же он нисколько не постарел, и было совершенно невозможно предположить, что он может умереть. Его называли Кецалькоатль, что означало: «птица и змея»; был в этом имени и намек на ветер и на молнию, которыми он, по общему мнению, повелевал. Он умел вызывать огонь и был вообще более сведущ в этом искусстве, нежели думали многие, но никогда не злоупотреблял своею властью. Для него воздвигли храм и трон, украсили его голову великолепными зелеными перьями – целым воздушным сооружением самой роскошной зеленой окраски, достойной божества.
Человек, которому оказывали все эти почести, был не кто иной, как Северный гость, который обогатился здесь еще одним новым переживанием – воссел на божественный престол и возложил на свои рыжие кудри венец из птичьих перьев; украшение было не из тяжелых, а пересудов ему нечего было бояться в такой отдаленной стороне, поэтому он и не подумал отказываться, когда туземцы приступили к нему с просьбами возложить на себя венец. Зато он отказался от кровавых жертв, которые ему собирались принести, и не принимал вообще никаких даров, кроме цветов и плодов, что повело к установлению жертвоприношений, дотоле неведомых в стране, и резко разграничило религиозные представления на старые и новые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48