– Что ты имеешь в виду? – спросила Пич.
– Ты сказала «любила». Ты не любишь больше Гарри?
– Да… Нет… Ну, я не знаю. Я не знаю, что чувствую, только я несчастна.
– Конечно, тебе больно, – ответила Леони, забирая свой жемчуг из липких ручек ребенка и давая вместо них игрушку. – Ты ревнуешь, растеряна, чувствуешь себя обманутой, случайно узнав то, что все вокруг знали. Но спроси себя, Пич, не ведет ли себя Гарри сейчас так, как раньше, – до того, как женился на тебе? Не ты ли сама преследовала Гарри, когда он был женат на Августе, – так же, как эти женщины сейчас преследуют его, когда он женат на тебе?
Пич ошарашенно смотрела на бабушку. Она приехала сюда, чтобы ее пожалели, успокоили и отнеслись к ней как к больной, которой хочется ласки, пока она не почувствует себя достаточно окрепшей для дальнейшей жизни.
– Что ты такое говоришь, бабушка? – сбитая с толку, спросила она.
– Ты знаешь, что я никогда не одобряла твой побег с Гарри и не одобряла того, что ты вышла за него замуж. Он стал твоей навязчивой идеей с пятнадцатилетнего возраста, ты идеализировала его, а сейчас оказалось, что твой идол стоит на глиняных ногах. Но Гарри не изменился, он точно такой же, каким и был. Ты была настолько одержима созданным тобою образом, что не смогла разглядеть правду. А сейчас уже слишком поздно.
– Слишком поздно?
– Ты замужем, и у тебя ребенок от Гарри. Гарри никогда не позволит забрать у него сына. Он скоро приедет за тобой, Пич, и если ты скажешь ему, что уходишь, он заберет у тебя Вила.
– Он не сможет сделать этого. – Пич содрогнулась от ужаса. – Он не может забрать у меня Вила. Я его мать!
– А в английском суде Гарри заявит, что ты слишком молода, неопытна, притом иностранка и что ты – безответственная мать. Он скажет, что ребенку будет лучше, если он станет воспитываться в Лаунсетон-Холле в своей семье, и что он может обеспечить ребенку солидную материальную базу. И все это так, Пич, он может доказать, что ты была слишком молода для замужества. Если бы не было ребенка, я бы посоветовала тебе развестись с Гарри. Но сейчас… – вздохнула она, – Пич, дорогая, ты до сих пор витаешь в облаках и романтических мечтах. Сейчас ты должна взять себя в руки и пытаться спасти ваш брак ради ребенка.
– Все, что ты говоришь, – правда, – грустно призналась Пич, – Гарри был моим идолом. И я действительно вела себя скверно и эгоистично. Мне не было дела до чувств Августы, когда я встречалась с Гарри, – я думала, кроме нас, это никого не касается, что в мире существуем только он и я.
– А сейчас вас трое. – Леони протянула Вила Пич, и малыш засмеялся, радостно брыкая ножками. – Серьезно подумай, что ты будешь делать, Пич, – предупредила она, – потому что нет ничего более грустного на свете, чем не иметь возможности быть рядом со своим ребенком. Я-то знаю. Так случилось со мной.
Пич прижала ребенка к себе, словно испугавшись, что он растает в облачке дыма. Она знала, что Эмилия, ее мать, воспитывалась Эдуардом д’Оревиллем в Бразилии, но никогда точно не знала почему, хотя и подозревала, что в этой истории был замешан ее дед. Жиль де Курмон.
– Но это – другая история, – резко оборвала свои воспоминания Леони. – Сейчас мы должны подумать о Виле и его будущем. И о твоем счастье, Пич.
– Я не позволю ему забрать Вила, – гневно вскричала она, – и я никогда не вернусь к Гарри. Никогда! Никогда!
– Пич, – вздохнула Леони, – когда ты, наконец, повзрослеешь?
Гарри и Нанни Лаунсетон приехали на следующей неделе.
– Мне очень жаль, Пич, – сказал Гарри, глядя на нее своими светло-зелеными глазами. – Я не хотел причинить тебе боль.
– А как же Августа?! – закричала Пич, не в силах сдержать боль в голосе.
Гарри вздохнул.
– Августа и я всегда были друзьями. Мы должны были встретиться, чтобы обговорить кое-какие финансовые дела. Пообедали в «Рице». Обед занял больше времени, чем я предполагал. Это совсем не то, о чем ты подумала.
Пич недоверчиво смотрела на него. Она знала, что Гарри составил финансовый договор с Августой при разводе, и, возможно, им и надо было что-то обсудить. Но могла ли она ему сейчас верить?
– Послушай, – предложил Гарри, – давай отошлем Нанни обратно в Лондон вместе с ребенком, а ты и я устроим каникулы. Только ты и я. Я отвезу тебя на какой-нибудь тропический остров, украшу тебя там гирляндами из гибискуса, и мы начнем все сначала. Или можем отправиться в Венецию, остановимся в прекрасном старинном палаццо и притворимся, что ты – принцесса времен Ренессанса. Выбирай сама.
Пич была уверена, что он говорил от души. Но что будет…
Венеция была прекрасна. Именно такой и представляла ее себе Пич по рассказам друзей, уже побывавших там раньше. Венеция красива даже в дождливую погоду. Они медленно плыли вдоль туманных каналов в великолепных гондолах с высокими носами, заглядывающими в окна старинных дворцов, и любовались прекрасными видами города. Стояли на площади Святого Марка и наблюдали за потоками воды, бурлящей по ее краям и грозящей поглотить ее всю. Они пили «беллини» в баре, который по случайности носил имя Гарри. Гарри повсюду брал с собой блокнот, куда кратко записывал свой впечатления, городские сценки, услышанные обрывки разговоров, которые привлекали его внимание. И каждый полдень они занимались любовью в роскошном номере отеля «Киприани», но он больше не описывал ее в своем блокноте, как делал это раньше, в их первые встречи.
Лежа рядом с Гарри, Пин изучала его лицо, вспоминая, как разглядывала его в ту ночь, с той только разницей, что сейчас она хотела увидеть правду. Гарри не был жестоким. За прекрасной внешностью скрывался безвольный и слабохарактерный человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153