К тому времени БВП пережил трагедию смерти отца от руки убийцы-фанатика. Перед его глазами протекало нищенское существование матери и других близких ему людей, а оказать серьезную помощь им он не имел никакой возможности. Рядом с ним была верная женщина – жена. Она волокла по бездорожью творческих мифов роль модели для изучения, художественного перевоплощения, копилки деталей непростой психологии отношений мужчины и женщины.
Его отец в свое время очень уж старался расшатывать ладью политической плавучести. Тогда общими усилиями еще было можно удержать Россию на плаву, а значит оставаться в своих владениях, в пределах своего класса сытыми и хорошо упакованными. Может быть потому в романе БВП превращает отца в некую карикатуру – в творца сусальных книжечек для юношества. Мораль отца оказалась фикцией, а поступки – бессильной попыткой самоутверждения за счет краха всей, пусть хромой, вялой, нелепой в частностях, но все же системы устройства России.
Любимую матушку благодарный отрок в некоторых произведениях превращает в малокультурную прачку. Посыл на отвержение и смещение с пьедестала авторитетов приводит к тому, что недруги или, если угодно, сотоварищи по писательскому ремеслу ухватились за заманчивую версию и скоренько превратили его самого в кухаркиного сына. Оглобля оскорблений, конечно, двинула по голове, прежде всего, родителей, а уж потом плод любви.
Было еще много штрихов и штришочков, деталей и деталичек, которые БВП мастерски выделил, размотал из своей жизни, особенно из детства, а затем, разложив на кучки, отправил на поденщину в разные произведения. Но, наверное, самой ценной при этом остается формула, которая была найдена в памятном детстве, – изящная и лаконичная, очень русская, – словно «быстрое дачное лето, состоящее из трех запахов: сирень, сенокос, сухие листья». Эта формула давила на перетруженный мозг, видимо, всегда. Отголоски ее резонировали практически во всех его произведениях. Но обращение к ней приносило ощущение отдыха и возвращения в благодатную стихию, зовущуюся Родиной. Разные ракурсы той детали столь органично переплетались с природой и сущностью переживаний нарождающегося литератора, что помогали рождению незабываемых ассоциаций. Все вместе выводило автора на уровень высоких литературных откровений, приближало к особым личностным свойствам, называемым скромно – гениальность! Недаром соотечественники, метры искусства отмечали, что в романе, о котором идет речь, «видна львиная лапа гения».
При всем при том, «гений» – еще и азартный homo ludens (игрун, игрок, любитель игр), что помогало ему так основательно запутывать повествование, что создавалось впечатление оригинальных открытий. Он, например, вначале (в детстве) заставляет главного героя влезть в спасительное «окно», а в зрелые годы – вылезти через него и отправиться в свободный полет с высоты восьмого этажа. Маститый Бунин так расчувствовался от восторга общения с эффектными творческими приемами, что заявил: «Этот мальчишка выхватил пистолет и всех нас перестрелял».
Но рассматривая даже психологические катаклизмы зрелого мужа – главного героя романа, – автор все же основательно и часто ныряет в память собственного детства. Да он просто оставляет его гуляющим по детству, большим ребенком. Нет в том ничего удивительного. Он сам вынес приговор думающему и чуткому человеку. Правда, разговор в том случае велся о женщине. Видимо, такой адрес выбран из-за явного преклонения перед еще более тонкой натурой, чем мужчина. БВП убежденно заявил, что ей свойственна «таинственная способность души воспринимать в жизни только то, что когда-то привлекало и мучило в детстве, в ту пору, когда нюх души безошибочен»…
Можно судить о творчестве БВП по разному – обывательски или профессионально, – одно ясно: имеешь дело с мастером. Пусть говорят критики, что образ отца показан через «снижение качества личности», или что детство главного героя – это «перевернутое детство» автора. Пусть так, неважно. Главное то, что человек здесь показан, как единое целое на протяжении всех интервалов жизни. А именно так и происходит в реальной жизни, так рождается мотивация поведения, подчиняющаяся какому-то генеральному программному постулату. Ему следует человек на всех этапах пребывания на земле. Из всего этого выкарабкивается и главная идея произведения, очень близко подползающая к реальным будням автора: женитьба на милой «спасительной» женщине, хоть и является вариантом «семейной защиты» от жизненных невзгод, но она не универсальна, не прочна, – все обязательно заканчивается страшной трагедией – смертью! БВП и здесь привлекает изящный ход повествования, бодро заявляет в критический момент: «Дверь выбили. „Александр Иванович, Александр Иванович!“ заревело несколько голосов. Но Никакого Александра Ивановича не было». Наверное, такое сценическое решение – всего лишь дань изощренному таланту и точному вкусу, попыткой избежать жалкой пошлости. Несомненно, только это и является показателем истинного таланта. Можно добавить к тому, что БВП был помешан на мистификациях, посеве загадок относительно своей личной жизни. Видимо, для того были основания. Но они родились не в сложностях истинных биографических перипетий, а были, скорее всего, реакцией на обиды (порой, оскорбления), порождали недоумение. Наносились они не правильными (а, может быть, как раз слишком правильными) толкованиями его собственных откровений или очевидностью человеческого бытия, вообще.
Однако пора отступить от жизни самого автора, а, точнее, переставить ее с первого места на второе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125