Пристрелю просто, как только где… в лесу ли, в поле ли, попадешься мне в ловком месте.
И встал, пошел к порогу.
– Врешь… не посмеешь! – скрипуче выдавил из себя Макшеев, стирая ладонью пот со щек.
– Ну, я сказал, а ты слышал, – произнес Демидов спокойно, зная, что Макшеев помнит свои слова. – Судьбу свою ты добровольно выбрал.
И, не глядя больше на них, вышел.

7

И началась у него с Денисом Макшеевым жизнь, как игра в кошки-мышки. Макшеев Денис поверил всем его словам до единого, перетрусил до края, рыбалки прекратил, во всяком случае, в одиночку рыбачить теперь никогда не ходил, держался все время на виду у людей. Демидов в неделю раз заворачивал в магазин Марии за водкой, за всякой снедью и, если в магазине никого не было, спрашивал:
– Как он там, Денисий наш с тобой? Еще жива душа в теле?
Сперва Мария молча отпускала ему товар, брезгливо бросала на прилавок бутылки, сохраняя на красивом лице оскорбленную гордость. Потом начала пошмыгивать носом, беззвучно плакать. А однажды истерично разрыдалась:
– Изверг ты, паразит! Закрыл ты нам все небо!
– Почему – вам? Ему только. Тебя вот, детей твоих я не трону. Пущай растут.
– Да ведь это, ежели обсказать кому, пожаловаться властям-то, чем ты ему грозишь?!
– А что ж не жалуется? Я разве запрещаю? Пущай идет куда надо, все обсказывает – за что я его хочу, почему… Да и ходить не надо, с участковым милиционером, гляжу, подружился, на рыбалку вместе похаживают. Пусть ему и обскажет все, признается, кто колхозную ригу сжег тогда…
– Как я ненавижу тебя! Как ты встрял поперек моего пути, душегуб проклятый!
– Эвон что! А я так тебя жалею.
– Что-о? – заморгала она мокрыми ресницами.
– А только не убережет его никакой милиционер, так и передай своему Денисию, – ожесточась, пообещал Демидов.
Вскоре Макшеевы быстренько собрались, продали дом и уехали, держа свой маршрут в тайне. Демидов усмехнулся, пошел к железнодорожному кассиру, тоже рыбаку, с которым познакомился в тайге. Тот, ничего не подозревая, сообщил, что взяли Макшеевы билеты, сдали багаж до одной маленькой станции на берегу Байкала. Демидов уволился с работы, попрощался с плачущей Настасьей, поехал следом. Там поступил опять в лесники, со стороны наблюдал, как устраивались на новом месте Макшесвы. Купили они хороший дом. Мария, как и прежде, стала работать в магазине.
И однажды ранним утром, подождав, пока Макшеев наладит и закинет в озеро удочку, вышел к нему на берег, не снимая с плеча ружья.
– На новоселье, что ль, решил рыбки подловить? Пригласишь и меня, может?
Словно током стегануло Макшеева, вскочил он, сделал шаг назад по обломку скалы, чуть не упал в холодную байкальскую воду. Лицо его было зеленым, под цвет этой воды.
– Не бойся, сейчас не трону, людно тут. Эвон рыбаки на баркасах плывут на промысел.
И повернулся, ушел в тайгу, которая начиналась прямо от берега, оставив ошеломленного, забывшего про свои удочки Дениса на обломке скалы.
… И еще раза два-три меняли местожительство Макшеевы, надеясь скрыться от Демидова. Но он был теперь начеку, следил за каждым их действием, заранее знал их конечный путь. И объявлялся там, едва они как-то устраивались.
Доведенный до отчаяния, Макшеев как-то, пьяный, выкрикнул в лицо Демидову:
– Отравлю, отравлю я тебя, паразита! Заставлю Марию в водку… или в продукт какой мышьяку подсыпать! Сдохнешь, как крыса…
На это Демидов расхохотался прямо ему в лицо и сказал:
– Вот бы хорошо-то! И рук бы я об тебя не замарал, и в тюрьму с Марькой вместе вы бы до конца жизни угодили. Давай… Мне-то жизнь моя и так ненужная, а ты спробуешь, что оно такое тюрьма. Узнаешь, каково оно мне было, об своем поганом нутре поразмышляешь. Время для этого там хватит тебе…
Иногда Демидов думал: неужели Макшеев не догадывается, что он, Демидов, ничего ему не сделает, пальцем даже не тронет, что все его угрозы – пустые звуки? И отвечал себе: видно, не догадывается, дурак. И пусть…
Думал также иногда: а не жестоко ли он наказывает Макшеева? Ну – сделал тот нечеловеческую подлость. Что ж, бог, как говорится, пущай простит ему. Худо ли, бедно ли, жизнь его, Демидова, как-то теперь идет. Девчушку удочерил вот, растет она, приносит ему много забот да еще больше радостей. Теперь и жениться бы, да где найдешь такую, как Настасья. Пить бросить бы, да разве бросишь…
И обливалось сердце Демидова едкой обидой, опьяняла его эта обида пуще водки: нет уж, пущай, мразь такая, и он до конца чашу свою выпьет!
Но все же, наверное, давным-давно отстал бы Демидов от Макшеева Дениса – отходчив русский человек, какую-какую обиду только не простит, – если бы не убеждался время от времени, что душа Дениса еще подлее становится. Нет, угрозы насчет мышьяка Павел не опасался, потому что понимал – Макшеев на это никогда не решится, подлость его – особого рода…
Как-то Мария, выдавая Демидову очередную партию зелья, сказала:
– Зайди к нам, Павел… Денис просил позвать. Поговорить хочет с тобой по-деловому.
– Как, как?
– По-деловому, сказал он.
– Интересно это, однако. Айда.
Денис встретил его, сидя за столом в рубахе-косоворотке. Руки его лежали на столе, пальцы беспрерывно сплетались и расплетались, глаза виляли из стороны в сторону.
– Интересно даже мне, говорю. Ну!
– Выйди, Мария. Дверь припри, – приказал Макшеев. – Значит, вот что, Демидов, давай по мужски. Мне от тебя терпежу больше нету, и я решился…
– На что?
– Не перебивай… – Он опять повилял глазами, не попадая ими на Демидова. – Ты ж понимаешь – я пойду и заявлю: преследуешь ты меня… Угрозы теперь делаешь всякие за то, что разоблачил тебя тогда как поджигателя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126