Он нагибается над магнитофоном, который тоже, по-видимому, собирается взять с собой, и шуршит лентами.— Вчера у дружка записал самого короля джаза Луи Армстронга… — говорит он. — Послушай…Я слушаю хриплый голос короля джаза. А когда запись кончилась, задаю Бобке вопрос:— Откуда она звонила?— У нас с сестренкой уговор, — говорит он. — Никогда в дела друг друга не вмешиваться.Мне ничего другого не оставалось, как толковать с Бобкой о службе в армии и ждать, когда придет Оля.Когда в прихожей раздался звонок, я вздрогнул. Но оказалось, опять телефон. Я слышал, как Бобка сказал, что Оли нет дома.Бобка, выведав все, что его интересовало в отношении армии, утратил ко мне интерес и, достав из толстой книжки пачку писем, принялся с увлечением читать. Судя по всему, это были любовные записки. Очень уж вид у него был самодовольный. Надо полагать, эти письма Бобка заберет с собой, чтобы они скрасили ему суровые армейские будни.Сидеть и смотреть на Бобку надоело. Я поднялся.— Где же все-таки она? — спросил я.— Ушла куда-то с Нонной… Ножки у Нонны будь-будь. Я целовался с ней. Не веришь? Седьмого ноября. Она была у нас в гостях. Мы танцевали твист, и я ее поцеловал… На кухне. Не веришь?— Верю, — сказал я.— Я бы еще ее поцеловал, но нам помешали…— Какая жалость, — сказал я.— Потом Нонна сделала вид, что ничего не помнит, но я-то помню? Подумаешь, старше на три года! Когда я был в военкомате, одну партию допризывников отправляли в армию. Мы стоим, смотрим, как мамаши плачут. Особенно одна тетка громко причитала: «На кого же ты меня оставляешь, родимый…» Ну и все такое. А он стоит рядом, худенький такой… Я и говорю: «Чего, мамаша, убиваешься? Вернется твой сынок через три года». А она и говорит: «Кабы сынок… Это ведь мой муж!»— Веселенькая история, — сказал я.Бобка вздохнул, а потом спросил:— Есть у нас женские монастыри?— Мужской есть в Печорах, а насчет женских — не слышал.— Вот уходит парень в армию, а его девушку хорошо бы упрятать в монастырь… И пусть бы там три годика ждала его. А то знаем мы эти песни: «Вы солдаты — мы ваши солдатки, вы служите — мы вас подождем…»— Гениальная идея, — сказал я.Пожав руку будущему защитнику Родины, я вышел на лестничную площадку. Бобка за мной.— У меня к тебе, Андрей, просьба… Пришел бы ты меня к поезду проводить, а?— Гм, — опешил я. — Я, конечно, могу…— Ты бы мог и не приходить, — сказал Бобка. — Понимаешь, она одна не придет… А с тобой — другое дело.Я наконец сообразил, в чем дело: Бобка хочет, чтобы я привел на вокзал Нонну… Я пообещал. Бобка обрадовался и стал трясти мою руку. И вдруг его лицо снова стало озабоченным.— Тысяча чертей, ведь нас обкорнают!— Подумаешь, — сказал я. — Для солдата это не позор.— С моей бритой башкой нельзя людям на глаза показываться: вылитый уголовник-рецидивист!— Ты шапку не снимай, — посоветовал я.— Послезавтра в три дня, — сказал Бобка. — Оля, конечно, тоже будет…— Ложку не забудь взять, — сказал я. — Ложка в армии — наиглавнейший предмет после винтовки…На улице морозно. В черных лохматых облаках ворочалась озябшая луна. Звезд совсем не видно.Под козырьком парадного светилась маломощная лампочка. На нее роем летели, словно мошкара на свет, снежинки.Из-за угла дома выкатился черный комочек и, завиляв хвостом, стал обнюхивать мои брюки. Это Лимпопо. Он, кажется, узнал меня, бродяга! А где же старичок, который называет меня Петей?Вместо старичка на припорошенной снегом дорожке показалась полная женщина в платке и белых валенках. Она тяжело дышала, круглые щеки раскраснелись. В руках женщина держала поводок.— Мерзкая собачонка, — ворчала она, приближаясь. Лимпопо отскочил в сторону и засеменил прочь. Видно, он не ладил с этой женщиной.— И вот так каждый день, — пожаловалась она. — Спустишь с поводка, а потом ищи-свищи…— А хозяин? — спросил я.Женщина посмотрела на меня и вздохнула.— Царствие ему небесное… Две недели, как похоронили.— Этого старичка с бородкой?!— С музыкой, цветами, а народу сколько провожало… Полгорода, честное слово.— Как же это он?— И гроб был красивый такой… Вишневый с серебром. Горсовет на могиле мраморную плиту весной поставит. Наш сосед-то учителем музыки был… Куда же эта паршивая собачонка подевалась? Не было у бабы забот… Когда старик-то был жив, я кости этой Лимпопо носила. Ну, а умер, я и взяла. Еще одна женщина, знакомая его, хотела взять, да я опередила… На свою беду. Нынче утром стала прибираться в комнате, нагнулась за костью, а она, эта дрянная Лимпопо, хвать за руку! До крови. Не гляди, что маленькая, — с норовом! Ну, куда, спрашивается, убежала?— Это ведь он, — сказал я. — Лимпопо — кобель.— А вы что, хозяина знали?— В некотором роде, — сказал я.— От сердца умер. Прямо за пианиной… Что же мне с ней, проклятой, делать?— С ним, — сказал я.— Может быть, вы поймаете?Я громко позвал Лимпопо. Пес тут же прибежал и, задирая смешную бородатую морду, стал смотреть мне в лицо. В черной густой шерсти печально поблескивали смышленые глазенки.— И зачем я взяла ее?— Отдайте мне, — сказал я.Толстуха нагнулась, пытаясь поймать собаку, но Лимпопо не дался в руки.— Вот наказание! — вздохнула она.Я снова подозвал Лимпопо и, опустившись на колени, стал гладить. Пес обнюхивал мои брюки.Женщина смотрела на меня и думала. Я краем глаза видел, как собрались морщины на ее лбу.— Она ведь породистая, — сказала она.Я молча ласкал пушистого Лимпопо. Толстые ноги в белых валенках были совсем близко от моего лица.— И, говорят, дорого стоит, — сказала женщина. — Не гляди, что маленькая.Я поднялся с коленей, достал из кармана семнадцать рублей — весь мой капитал до получки, — протянул толстухе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117