.. Господи, до ее прихода еще целых шесть дней... Как я их переживу?
Чернов заснул, обнимая подушку Ксении. Ему снился ее тонкий запах...

* * *

Это случилось, когда Борис учился на последнем курсе. Никаким "Белым Орлом" еще и не пахло.
Он ушел к любительнице Бодлера и Бродского. Она поила его кофе с лимоном и рассказывала о художнике Модильяни. Как Анна Ахматова бросала ему охапки красных роз в окно, как он валялся пьяный в людных местах, валялся, чтобы, наконец, заметили, чтобы сказали: "Смотри, смотри, вон Модильяни"; как на следующий день после его смерти в больнице для нищих, Жанна Эбютерн, его бедная супруга, выбросилась из окна, выбросилась беременной, выбросилась, не в силах вынести жизнь без Моди.
Сердце Ксении сжалось. Из подруги льва она превратилась в волчицу. Стала резче, стала красивее.
И приручила лыжника Диму.
Борис увидел их на вечеринке. Она, в черном коротком платье, сама принцесса Греза на шпильках, глаз не сводила с Димы. И танцевала только с ним.
Дима важничал. Он был король.
Борис злился – его фифочка в перекосившемся свитере, фифочка, не умеющая толком подмыться, не шла ни в какое сравнение с девушкой, ни на шаг не отходившей от этого напыщенного пижона.
В точно выбранную минуту (фифочка рассказывала: "И представляете, когда Бодлеру было одиннадцать лет, мать взяла его за руку и отвела в интернат. По дороге он горько плакал: "Мама, мамочка, таких, как я, нельзя отдавать в детский дом, понимаешь, нельзя!"") Ксения посмотрела Борису прямо в глаза.
"Ты же мужчина! Все в твоей власти".
Борис не раздумывал. Скорая помощь увезла Диму со сломанной ключицей. Заплаканная фифочка ушла одна с томиком "Цветов зла" под мышкой.
Потом были сплетни. "Это, она, змея подколодная, все устроила".
Ее допрашивали. Ксения пожимала плечами.
А вены Борис резал по двум причинам.
За день до этого он сделал ей предложение. Принес охапку красных тюльпанов. Осыпал ее.
– Ты должен знать, что я... что я женщина, – сама не зная зачем сказала Ксения, носком туфельки отодвигая от себя лежащие на полу цветы. Бутоны их были обвязаны красной нитью.
– Дима!?
– Да, – солгала она.
Он ушел, ничего не понимая.
Очутился на факультете.
В деканате получил характеристику. Отец Димы, доцент института, сделал все, чтобы она была убийственной.
"...Склонен к аффективному поведению. В сентябре1984 году совершил гнусную выходку: бросил двух студенток-старшекурсниц в ежевичные из-за того, что одна из них сказала: "Ален Делон, у вас плохой одеколон". В том же году, кичась силой, избил в парке нескольких подростков". И так далее и тому подобное.
Прочитав характеристику, Солоник, уже работавший в милиции, покачал головой: "Получишь на всю катушку".
Кривая, однако, вывезла. Покушение на самоубийство помогло. В институте поменяли характеристику, в прокуратуре – статью. В итоге получилось общественное порицание за непредумышленное нанесение тяжких и менее тяжких телесных повреждений.
После окончания института Борис пошел работать в милицию. После свадьбы получил квартиру в общежитии. Ревновал жену нещадно.
Ей нравилось. Ей нравилась ревность, и она ее подогревала.
Говорила, что мужчины оборачиваются вслед.
Говорила, что преподаватели ставят пятерки просто так.
На Новый год намеренно часто танцевала с однокурсником Виталием.
Борис хотел его убить. Но Виталий был боксером, и пострадала только мебель...

7

Чернов, конечно же, не смог не поведать Ксении о своих шерлок-холмсовских домыслах. Выслушав, она улыбнулась. Так улыбаются человеку, неколебимо уверенному в том, что Дед Мороз и Красная Шапочка существует объективно.
– Ну, глупо, признаюсь, – засмущался Чернов. – Но роман из этого сделать можно.
– Роман? – вскинула бровь Ксения.
– Да. У меня в голове почти все сложилось. Осталось только добавить кордебалет и кучу денег.
– Денег?
– Да, денег. Сейчас без этого нельзя. У твоих мужей не было зелени, золота или бриллиантов? У Бориса должны были быть. Он ведь авторитетов отстреливал, а наши авторитеты – люди не бедные. К тому же я не думаю, чтобы Борис свободное время проводил, стоя с секундомером на финише районной спартакиады. Наверняка на полставки торгашей тряс, экспроприировал их неправедным путем нажитое имущество?
Ксения усмехнулась.
– Нет, у Бориса ничего не было... А вот у Глеба, вернее, у его отца...
– А, ты говорила... – заулыбался Чернов. – Молочная ферма, пять лет как заколочена, при ней автоцистерна ГАЗ-51 со сломанными рессорами и мотоцикл с коляской, но без колес. Для начала пойдет, но нужна еще пара историй про знойную жизнь. Может, еще что-нибудь расскажешь? Гонорар отдам тебе. На один итальянский сапог хватит.
Глаза Ксени устремились в прошлое.
– Что же еще рассказать...
– А ты придумай что-нибудь. Продолжи мои домыслы.
– Не умею я придумывать.
– Ну, тогда расскажи о втором муже, о Глебе. Как жил, как умер.
Ксения задумалась.
– Он ревновал меня к Борису... – проговорила она, наконец. – Ненормальный... Сжег все фотографии, истерики устраивал...
– Сжег фотографии? Ты показывала ему фотографии Бориса!? Ты рассказывала ему, какой он был супермен типа Джеймса Бонда или Сигала? Как он бандитов убивал, и дымок потом с дула сдувал? Почему ты это делала?
– Ничего я ему не рассказывала. И фотографий не показывала. Он сам нашел мой альбом. И сжег его.
– Да... – задумался Чернов. – В рассказе я напишу, что ты подсунула ему альбом намеренно...
– Почему намеренно?
– Чтобы держать мальчика на крючке. Чтобы ревновал, то есть чувствовал свою от тебя зависимость, чтобы...
Чернов замолчал, придумывая третье "чтобы".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29