Себе и вам, моя дорогая. И я бесконечно рад, что вы и меня прописали в этом таинственном храме!
– Так-то лучше, Пуаро. Кстати, вашего предшественника Мегре поставила на ноги Моника Сюпервьель. Комиссар ей так понравился, что она с радостью приняла предложение профессора в терапевтических целях стать телефонной мадам Мегре.
– И, вжившись в роль, девушка стала являться ему во сне? – из влагалища женщины вытекало семя Пуаро, и ему было приятно чувствовать ее бедром.
– Да. Ей с ее прошлым нравилось называть его по имени… Это ее смешило. Если бы не оно, это имя… Нет, все-таки мелочи в жизни играют большую роль. Вы мне скажите, какой детектив догадался бы, что она спит с ним, только потому, что ей нравится его имя, пусть присвоенное? Она – просто чудо, эта Моника.
– Была бы чудом, если бы не ее штучки, – вспомнил Пуаро, как девушка вешалась на заснеженной сосне.
Астарта рассмеялась:
– Пустое! Она просто не желала выписываться отсюда.
– Из-за Мегре?
– Да… – посмотрела пытливо. – Я вижу, вы многое узнали…
– Всего я, конечно же, не знаю, но догадался, что профессор каким-то образом реплицирует своих пациентов… И наша Моника была в связи не с Мегре, а с его иным воплощением. Думаю, между ними существовала связь, телепатическая или еще какая, потому комиссар и видел во сне то, что происходило ночами в жилище Моники.
– Это выдумка, – отрезала Генриетта. – Я не видела никаких иных воплощений Мегре, и никто другой не видел, это уж точно.
– И моего не видели?
– Естественно. Я ж говорила – это выдумка. Ваша или еще кого, но выдумка.
– Пусть выдумка, my honey, – легко согласился Пуаро. – Скажите, профессор знает о существовании вашего храма?
– Знал. Пациенты же, побывавшие здесь, были убеждены, что он – нелегальный.
– Понимаю. Вы убеждали их в этом, в целях повышения эффекта.
– Да. Этот храм – неотъемлемая часть санатория, само собой, неофициальная. И многие обязаны ему жизнью – ведь любовь много целительнее медикаментов.
– Это правда, – сказал он, не умея отвести глаз от пары рудиментарных сосков, располагавшихся на груди женщины чуть ниже основных, полновесно округлых и хорошо сохранившихся.
– А давно он существует?
– Храм?
– Да.
– Давайте переменим тему, Пуаро. Если мы этого не сделаем, мне придется сказать сколько мне лет.
– Пару тысячелетий?
– Больше, много больше, – рассмеялась. «Сумасшедшая», – подумал он, прежде чем сказать:
– Представляю, сколько у вас было любовников. Если бы вы знали, как я страдаю, представляя их череду – признался Пуаро, печально помолчав.
– Напрасно – теперь я люблю вас. И, скажу честно, вы кое-чем их превосходите. Предваряя ваш вопрос, скажу, что отнюдь не усами.
– И чем же я их превосхожу?
– Тем, что вы – Геркулес.
– Понимаю. Со мной вы более чувствуете себя Омфалой…
– Да. Омфалой, одной из ипостасей Астарты.
Пуаро задумался.
– Вы выглядите озадаченным, мой Геркулес, – сказала Генриетта, погладив его щеку. – О чем вы думаете?
– Я думаю о Мегре, – солгал Пуаро, размышлявший о том, что отношение к мужчинам у женщины, не первое тысячелетие остающейся привлекательной, не может не быть ветреным. – Почему профессор подключил его к расследованию убийства Мартена?
– Хотел его приободрить. И зря подключил – Мегре такое напридумывал…
– Торговлю человеческими органами?
– Да. И еще какими-то там стволовыми клетками, из которых можно вырастить любой человеческий орган и даже человека. И не только напридумывал, но и министру внутренних дел письма стал писать, благо их перехватывали.
– И за это вы его, гм, «почили»?
– Мы? Нет, никто комиссара не лишал жизни. Профессор испытывал на нем средство, регенерирующее сердечную мышцу. А чтобы оно хорошо усвоилось, надо было ускорить метаболизм, то есть расшевелить, взбудоражить организм. Но все переборщили. Профессор со средством, остальные – с напором на старика.
– А меня тоже расшевелят? – сделал Пуаро лицо несчастным. – С вашей помощью?..
– А вы что-нибудь имеете против? – посмотрела сладко, прижав руку сыщика к полновесной своей груди.
Пуаро понял женщину правильно, и следующие минуты они занимались любовью.
30. Пуаро рассказывает
– А теперь вы расскажете мне все, что узнали о Потрошителе, – сказала Астарта, после джакузи вдвоем удобно устроившись на его плече. Кстати, хочу заметить, сыщик в вас обращается в любовника также легко, как любовник в сыщика.
– Это нетрудно, ибо сыск и любовь родственны. Хороший сыщик пытается всецело познать преступление, а хороший любовник – свою пассию.
– Как вы милы, Эркюль, – прижалась жарким телом.
– С вами, Астарта, невозможно быть иным…
– Тем не менее, я чувствую, вы хотели бы видеть меня не Астартой, но обыкновенной женщиной. Однако не все люди могут быть обыкновенными. Они, в силу обстоятельств не выразив себя, опускаются и чахнут. Попытайтесь представить Перена обыкновенным. У вас не получится. Потому что ему дано . И мне дано быть Астартой.
– Атавизм в виде четырех или даже шести молочных желез наблюдается довольно часто. Особенно у японок, – поцеловал в шею, дал он волю рукам.
– Брэк, Пуаро, брэк. Побудьте немного сыщиком, умоляю вас! – отстранилась, раскрыла веер, принялась обмахиваться. – Рассказывайте, не то через четверть часа будете мерить шагами свой номер.
Пуаро, с трудом укротив руки, принялся рассказывать:
– Когда в санатории появился Потрошитель, профессор тут же его вычислил. Он закрыл бы на его шалости глаза, если бы был уверен, что это всего лишь шалости сумасшедшего, а не что-то угрожающее Эльсинору.
– Значит, вы не считаете Потрошителя просто сумасшедшим?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132