Одновременно Доминик Лабард огласит перед собравшимися свое обращение к ООН и правительствам всего мира».

Далее следовал изъятый из сейфа текст.

«Мы, группа противников заговора, – продолжал выстукивать открытым текстом свое обращение Майк, – блокировали ракетную шахту Дома. В полночь блистоновая пушка не выстрелит. Полицейские резервации почти на всех этажах блокированы автоматическими решетками. Просим к утру прибыть инспекцию ООН для обследования блистоновых установок Дома. Инспекторов должен сопровождать охранный отряд на случай возможного сопротивления полиции, если блокировка казарм к тому времени будет снята. Начальник полиции Дома пока обезврежен и находится под арестом в своем кабинете».

Зажглась красная лампочка видеофона.
– Хорошо, что ты включил поэтажные связи, – сказал Фрэнк. – Здесь Грэгг и Хенесси. Мы вызвали обоих. Передай по радио от их имени, что они присоединились к нам и поддерживают наше обращение.
Майк снова вышел в эфир, кратко сформулировав заявление владельцев Дома. Закончив, тяжело вздохнул и опустил руки, как боксер между двумя раундами. О том, что было сделано, он уже не думал: оно отняло все помыслы, желания и силы. Тянулась цепочка ненужных мыслей: хорошо бы выпить чашку кофе с ликером, пришить оторванную пуговицу на рукаве, отстричь загнувшийся на мизинце ноготь. Когда Майк поднялся наверх, то никого не увидел: яркий свет ослепил его – у него в диспетчерской было темно, – и лица людей, ожидавших его в кабинете Лойолы, казалось, плавали в тумане, подсвеченном невидимыми «юпитерами». И первое, что он услышал, было жалобное восклицание Полетты:
– А ты поседел, Майк. Спереди совсем белый.
В никелированной поверхности сейфа отразилось уменьшенное лицо Майка с серебряной, точно припудренной, набегающей на лоб прядью волос.
– Вы герой, мистер Харди, – слышал он голос Грэгга и наконец-то разглядел американца. – Чтобы предотвратить такое бедствие, нужно обладать не только умом, но и рыцарской храбростью.
«Еще бы, – зло подумал Майк, – сохранили тебе восемь миллиардов годового дохода».
– Я же был не один, – сказал он лениво.
Говорить не хотелось: в глазах мелькало видение пакеты с блистоновой боеголовкой – что-то длинное и сверкающее, как башня в пламени.
– Мы оценим всех, – торжественно произнес Грэгг, – только бы вовремя прибыла инспекция ООН.
– При чем здесь инспекция ООН? И вообще, что, собственно, происходит? Я пришел сюда по трупам охранников, – раздался гневный голос с порога.
В дверях, как изваяние, стоял разъяренный Лабард в белом парадном смокинге.
– Они живы, – сдержанно ответил Фрэнк. – Временный транс.
Но Лабард не сдерживался, он еще ничего не понимал.
– Почему стоят лифты? – закричал он, заметив Джонни.
– Лифты без перебоев доставляют прибывающих гостей на четырехсотый этаж, – отбарабанил Джонни.
– Я спрашиваю о лифтах вообще. По какому приказу они остановлены? И вообще, почему вы здесь? Где Лойола?
Джонни не требующим пояснения выразительным жестом указал на ковер, где со скованными руками лежал кардинал «иезуитов».
– Мертв? – воскликнул Лабард.
– Очнется, – равнодушно заметил Джонни.
– Вы проиграли, Доминик, – сказал склонный к патетике Грэгг, – мы уже ознакомились с вашим ультиматумом, знаем все о готовящемся преступлении и благодарны людям, сумевшим ему помешать.



Доминик сделал шаг назад, к открытой двери.
– Не трудитесь, Лабард, – остановил его Джонни. – Все этажные перекрытия блокированы. Все лифты, кроме гостевых, остановлены. Хотите вызвать полицейских – вы найдете лишь тех, которые дежурят в банкетном зале. А они подчиняются только приказам Лойолы.
– Что вы говорили здесь об инспекции ООН? – спросил Доминик.
– Мы вызвали ее к утру проверить ваши блистоновые установки на подводных уровнях, – сказал Фрэнк и, подойдя вплотную к Доминику, тихо добавил: – Ваши руки, сэр, если не хотите насилия.
Еще раз мягко звякнули наручники.
– И ты, Фрэнк? – вздохнул Лабард.
– И он и я, – откликнулась Полетта. – Вы маньяк, Доминик. Называть вас отцом – значит оскорбить память наших действительных родителей. Вы преступник, чудовищный, хладнокровный, безжалостный.
– Как и те, которых когда-то судили в Нюрнберге, – прибавил Фрэнк.
К нему присоединился и до сих пор молчавший Хенесси:
– Вас тоже будет судить международный суд, Доминик. И я, как юрист, могу вам сказать, что ни один адвокат не поможет вам ускользнуть от петли. Мне страшно подумать, чем кончилась бы начатая вами мировая война.
– Жаль, – сказал Лабард. – До войны, пожалуй, дело бы не дошло. Но я проиграл, вы правы. Не посмотрел, что у противников на руках все четыре туза: ум, расчет, связь и транспорт. – Он усмехнулся. – Гордитесь: вы почти победили непобедимого Лабарда.
– Почему «почти»? – удивился Джонни.
– Побеждать нужно живых… – Лабард не закончил, поднял скованные руки к лицу, проговорил: – Это старомодно, но по-прежнему надежно, – и надкусил уголок манжета сорочки.
Джонни рванулся к нему, но не успел: Лабард вздрогнул, дернулся и, не сгибаясь, упал на ковер.
– Идиот! – простонал Джонни. – Это я идиот. Не сообразил.
– Мы все не сообразили, – сказал Фрэнк. – Но может быть, так и лучше…
Никто не смотрел на Доминика. Никто не подошел к нему, не нагнулся над ним. Только Джонни сказал, неловко скривив губы:
– Наручники, пожалуй, придется снять, – и снял их, не прикасаясь к телу.
– Я думаю, до прибытия инспекции и полиции из Штатов нам ничего не нужно трогать в этой комнате, – деловито проговорил Хенесси. – Врач не потребуется ни ему, ни Лойоле – тот все равно останется до утра в таком состоянии:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19