Нельзя им умирать, а этот в себя не приходит, ирод!Река, господи, река! В ее водах, текущих куда-то в блаженной невозмутимости, отражались горящие дома. Фаддей бросился в реку, таща на плечах друга. Вода! Вся боль, ожоги, кровь из ран вымывались прочь сим потоком жизни. Если что-то и способно оживить Дижу, то лишь ледяная Москва-река.И Фаддей окунул камерада в воду. Ну? Ну? Ну же?! Дижу приоткрыл глаза. Ухватил себя за горло и начал натужно кашлять.Фаддей зашелся в истеричном плаче. Еще никогда он не был так счастлив, как в этот момент: его друг жив!
…А потом наступило страшное оцепенение. Они сидели мокрые на берегу реки, смотрели на отражающийся в водах ее пожар губительный и понимали – все, конец это. Фаддей раскачивался, обхватив себя руками за плечи, и бормотал монотонно:– Привиделся бессчастный сон – дуют ветры со вихрями, с хором верхи сорывают по самые по окны, по хрустальные по стекла. Француз Москву разоряет, с того конца зажигает, в полон девок забирает…– Эй, – насторожился Дижу. – Булгарин, это ты что такое бормочешь? По… по-русски, что ль? Часть третьяВ ЗАКЛАД ДЬЯВОЛУ МИЛЛИОНЫ ЖИЗНЕЙ
Осень 1812 года 1 Император Наполеон и маршалы с трудом отыскали себе для ночлега избу потеплее.Наполеон молча скинул шубу на лавку. Верный Бертье смахнул со стола мусор и раскатал перед властелином Европы упругий свиток походной карты.Взгляд корсиканца напряженно скользил по ней.– Можайск… Или же Калуга? – сиплым от простуды голосом прошептал Наполеон. – А может, Медынь? Пора, пора же решаться…И устало сел на жалобно скрипнувшую лавку. Растопырив пальцы аккуратных, изящных рук, император погрузил в них измученную в последнее время донельзя голову.За мерзлым окном клубились синие вьюги. Здесь все время идет снег. Такая вот страна.Великая Армия тянулась во мгле загадочных дорог, пропадала и гибла в косых заснеженных перелесках.Отчаяние… Этот поход становился синонимом отчаяния. Даже «старые ворчуны», как называл император свою гвардию, молча встречали его появление, а некоторые так и отворачивались от своего властелина…Наполеон с опаской глянул из-под пальцев на своих преданных соратников. Они вместе делили славу: Мюрат, принц Евгений, маршал Даву и неутомимый Бертье, ставший зеркалом императора, превратившийся в эхо всех его приказов.Молчат. Почему они теперь все время предпочитают молчать?Тихим голосом император спросил о курьере из Парижа.– Ваше Величество, курьера еще не было…Конечно, и курьера еще не было.Безмолвие затянулось…За русской печкой таинственно шуршали тараканы. О, merde, в этой стране все таинственно, даже эти проклятые насекомые, от которых нет покоя по ночам даже великому французскому императору! Даву тяжело и хрипло дышал в потемках. А принц Евгений словно в прострации затепливал одну свечу от другой. Глупый, свечками мрак в душе не развеешь. И вдруг Даву не выдержал, по-юношески легко пробежался вдоль широкой половицы.– Мне надоело все это! – выкрикнул он порывисто. – Кругом леса, леса, леса… Можно сойти с ума от этих бесконечных лесов! Сир, я презираю все это – и чертовых русских, не знающих благородства, и леса, в которых они прячутся, чтобы напасть по-подлому, со спины! Дайте мне кавалерию, и я уничтожу их, сир!Маршал смолк, и тогда Наполеон медленно оторвал голову от стола.– Довольно отваги, маршал, – сказал он внятно. – Мы слишком много сделали для славы Франции… Теперь настало время думать о спасении чести!Судьба Великой Армии была решена, и она покатилась по Большой Смоленской дороге – навстречу гибели.Уставая ехать в карете, Наполеон иногда пересаживался в седло. Лошадь императора, соловой масти, была одета в зеленую, расшитую галунами шубу. Нелепый меховой чепец укрывал ее голову от стужи.Времени на спасение чести у них не осталось…
– Лошадь… Там лошадь, – прошептал Фаддей.И ухватил Дижу за рукав, чтобы тот остановился.Осторожно двинулся к березе, за стволом которой как раз и увидел конягу. Под сапогами поскрипывал снежок, уже посыпавший землю слоем белой пыли.Коняга пыталась обгрызть кору с молоденькой березки. Вскинула голову и тихонько фыркнула, заметив людей. До чего же одр-то тощий: кожа да кости! А оседлана кляча, хотя всадника и в помине нет.Фаддей осторожно протянул к одру руку:– Хорошая! Хорошая лошадка!Коняга тряхнула головой, а потом жадно ткнулась мордой в руку Булгарина. Фаддей похлопал лошадь по шее.– Ах ты, лапушка! Лапушка! И тебе несладко приходится…Коняга вновь негромко фыркнула. Дижу покачал головой.– Даже не верится, что нам так повезло! – прошептал он.А потом вскинул ружье и выстрелил лошади в голову. Выстрел эхом разнесся по лесной чаще. Темно-красная струя крови брызнула в лицо Фаддею. Лошадь дернулась, словно бежать еще пыталась. А потом рухнула в снег.– Черт побери! – сердито сплюнул Фаддей. – Вот что ты расстрелялся? А как казаки налетят или партизаны?– Ну, ты-то выкрутишься! А как, по-твоему, конягу-то убивать было? Или ты ее шарфиком придушить собирался? – зло рявкнул Дижу.– Я-то, может, и выкручусь, с партизанами поручавшись! А с тобой что будет?Дижу молча мотнул головой, блеснул зубами, почесал заросшую черной щетиной щеку.– Ох, мальчишка, брось ты меня. Пора тебе к своим возвращаться. Думаешь, я не знаю, кто ты. Всегда догадывался…Фаддей сел рядом с убитой лошадью.– Я… я не могу бросить тебя. Я… помочь должен.В одиночку тебе из России точно не выбраться.Дижу вновь мотнул головой.– Уходи, Булгарин. Уходи к своим. Не место тебе здесь.Фаддей упрямо отвернулся от товарища.– Вот через пару деньков доберемся до Смоленска, там и… – прошептал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61