с кем не бывает! К тому же начальником комплекса был в ту пору давний «подвижник Главного – Евгений Маркович Триман, некогда награжденный полным „Георгием“ за боевые вылеты на самолетах „Сопвич“ и „Морис Фарман“ еще в первую мировую войну. Триман сделал Извольскому внушение при закрытых дверях, на том и прекратил дело.
Извольского могло сбить с панталыку необычное включение тумблера уборки шасси – книзу, вместо привычного кверху. В этом разнобое для каждого мало приятного, но связанные с таким неудобством последствия подстерегали именно Витюльку. Только потому, что управление стояночными тормозами С-04 помещалось не где у С-4, он забыл снять самолет с тормозов перед взлетом. А тут еще лужи от недавнего дождя. Влекомый взлетной тягой двигателей, С-04 принялся весьма резво юзить вдоль полосы на заторможенных колесах. И лишь когда задымилась резина, а самолет повело в сторону, Извольский прекратил взлет точно по инструкции.
Досадуя на свои промашки, он по старой институтской привычке принимался яростно штудировать описания, инструкции, наставления, назубок усваивая дозволенное и недозволенное, допустимое и недопустимое, минимумы и максимумы каждого самолета. Ему казалось, что все его беды от недостаточно хорошо усвоенных описаний новой техники. На самом же деле Извольский знал все опытные машины лучше всех летчиков, старых и молодых, а не хватало ему совсем немногого.
Как и в любом ремесле, в искусстве пилотирования есть свои приемы мастерства. Они проявляются не только в идеальной точности выполнения полетных заданий, но и на взлете, на посадке и даже в простом проходе на малой высоте с последующей всегда эффектной горкой. Уловить в кажущейся одинаковости маневров тонкости высокого стиля может лишь наметанный глаз специалиста.
Извольский не раз видел и не мог не оценить приметы мастерства у более опытных своих коллег – Долотова, Гая, Боровского. Сколько раз он наблюдал, как ведомая Долотовым тяжелая машина, едва коснувшись бетона колесами шасси, не торопится опускать нос, а как бы раздумывает, прежде чем встать на третью опору. Зависающая на пробежке передняя часть фюзеляжа опускается словно без участия рук летчика, а сама собой, по мере падения скорости. Но это только так кажется. Умение до последней секунды использовать посадочную скорость говорит о виртуозном владении управлением самолета.
Восхищал его и Гай во время проходов над крышами базы на истребителях. Снизившись до предела, блеснув всеми заклепками, Гай чертом уносился от земли по крутой горке, венчая ее бочкой, да не какой-нибудь развалюхой, а ювелирно выполненной фигурой, когда самолет вращается, как нанизанный на собственную ось.
Какую бы машину ни поднимал Боровский, они у него никогда не колыхнутся, угол набора высоты как нарисованный, без поправок после отрыва, при котором скорость подъема носа точно совпадала со скоростью набора высоты, хоть записывай.
В последний раз Извольскому не повезло перед авиационным праздником. Перегоняя самолет на аэродром, откуда готовилась стартовать для прохода на параде эскадрилья С-4, Витюлька, по его собственному признанию, вознамерился пофорсить перед летчиками из «потешного войска». На этот раз пострадала не только кормовая пята, основательно досталось и фюзеляжу под хвостовым оперением.
Отвлекся ли Витюлька от земли перед тем, как колеса шасси должны были коснуться полосы, не уловил ли, что машина еще сохраняет полетную скорость, но, подавая штурвал на себя, чтобы попридержать машину на двух точках, он утянул ее кверху… По мере увеличения угла атаки, самолет резко затормозился и «посыпался» на хвост, вроде вороны перед посадкой. Сначала С-4 сделал дикого «козла», а затем, как брошенный, рухнул сразу на три точки. Лишь благодаря особенностям крыла машина не завалилась набок. Сгорел бы Извольский вместе с экипажем.
На этот раз происшествие получило внушительный резонанс.
Тримана сменил Юзефович, вызвавший на голову Витюльки гнев Старика. К счастью, Главный ограничился звонком на базу, а у телефона оказался Гай-Самари. В самых деликатных выражениях начальник летной службы изобразил трудные условия посадки, адскую грозу, сильный боковой ветер, чудовищный ливень и прочая, и прочая, хотя ничего из перечисленного на аэродроме посадки не наблюдалось. Взяв грех на душу, Гай закончил беседу со Стариком примирительной фразой, сводящей на нет остроту события:
– С каждым может случиться такое, а парень способный, и с ним это впервые.
Положив трубку так, словно это был сосуд с нитроглицерином, Гай бессильно откинулся на спинку стула и минуту глядел на Извольского, как на палача.
– Витенька, если вздумаешь еще фокусы показывать, вспомни этот разговор, я тебя очень прошу…
И он запомнил.
Когда Долотову поручили подготовить Извольского к испытаниям на штопор нового истребителя и они сделали несколько десятков полетов на спарке, Витюльку как подменили.
Борису Долотову удалось главное – привить Извольскому не только собственные навыки, но и хозяйское чувство к управляемому самолету, весьма отличительное от пассажирского ощущения скорости и пребывании на высоте. Осталось тайной, как сумел Долотов сбить в Извольском предрасположение к неудачам. Видимо, он знал Витюльку лучше других. Сам подлинный мастер, а потому немного колдун, наделенный предельно обостренным чувством своей слитности с машиной, Долотов как бы раскрыл Извольского, научил его обретать в полете то вдохновенное чувство, когда нервы человека словно бы простираются за пределы организма, пронизывают крылья, сопереживают напряжения атакуемого потоком летательного аппарата;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95