– Сами, сами, – недовольно пробурчал капитан уголовного розыска. – Все они хотят сделать сами…
Лузгин бросил взгляд на Маслова. Маслов угрюмо посмотрел на самого Лузгина, потом трое уставились на остальных присутствующих.
– Мы пойдем, Александр Матвеевич! – угрюмо сказал Андрей Лузгин. – Завтра рабочий день… До свидания, Александр Матвеевич!
Прохоров продолжал сидеть, упираясь затылком в наличник, видеть боковым зрением крутую излучину лунной Оби, чувствовать запах умытой дождем земли. Он так и не пошевелился, только негромко сказал: «До свидания, товарищи!» – когда парни тихо, по одному начали выходить из кабинета. Последним ушел участковый Пилипенко, его металлические сапоги по крыльцу простучали бережно.
Капитан уголовного розыска Прохоров еще минут десять сидел на раскладушке, затем поднялся, медленный, но точный в движениях, как лунатик, наискосок пересек кабинет, остановившись возле стола, наклонил гудящую от усталости и тоски голову.
Одиночество становилось теперь уже непереносимым, как зубная боль, и он болезненно сморщился, прикусил нижнюю губу.
«У меня сегодня был трудный день!» – думал он устало. Утренний телефонный разговор с областным начальством, звонки в районные организации, Анна Лукьяненок, Аркадий Заварзин – всего этого было так много, что могло бы хватить нормальному человеку на месяц. А Прохоров прожил все это за день, за коротенькие семнадцать часов, и этого было много для Прохорова с его узковатыми плечами, длинной шеей, с тонкими руками и мешковато сидящим костюмом. «Вредное производство»! – размышлял он с иронией.
Прохоров глядел на телефон и думал, что Вера домой приходит поздно, иногда во втором часу, – усталая, раздавленная, со следами краски на лице. Она долго лежит в горячей ванне, потом пьет чай, сосет дешевенькие леденцы и читает «Трех мушкетеров». Ложится она часа в три ночи, а сейчас Вера еще не успела залезть в ванну, еще сидит на маленьком диванчике, руки упали, волосы растрепаны…
Если ей сейчас позвонить, она сразу поймет, что звонок от Прохора: побледнеет слегка, возьмет трубку мягкой рукой.
Во втором часу ночи районная телефонистка соединит с областным городом немедленно, он через минуту услышит Верин голос, ее дыхание в трубке. Она и по «Здравствуй, Вера!» поймет, как он одинок, как трудно нести на плечах дело родного уголовного розыска, как он боится идти к родителям Столетова.
Он решился наконец – осторожно поднял трубку, прислонил холодный эбонит к теплому уху, послушал вьюжное гуденье.
– Первая! – свежим голосом сказала телефонистка. – Слушаю, слушаю!
Прохоров неторопливо назвал свой сосновский номер, сообщил счет райотдела милиции на телефонной станции, монотонным голосом, с остановками назвал цифры 2-43-78. «Соединяю!» – тут же сказала телефонистка. В трубке завывало, радиоголос звенел позывными радиостанции «Маяк» – два часа ночи, потом послышались гудки городской автоматической станции.
Он насчитал шесть длинных гудков, пока, вывалившись из тартарары небытия, раздался сдавленный голос Веры:
– Это ты, Прохоров? Прохоров, это ты?
– Здравствуй, Вера! – сказал он с улыбкой. – Ты сидишь на диване?
– Ты ошибся, – ответила она. – Я уже собираюсь принимать ванну, я отсидела уже на диване.
Он привык к тому, что Вера обычным предложениям предпочитала короткие.
– Я ошибся потому, – сказал Прохоров, – что думал: половина второго, а сейчас, оказывается, ровно два… С секундами… – добавил он, подумав. – Поэтому я и ошибся, Вера.
Он представил ее – в легком коротком халате, с прямыми, как бы безвольными волосами, с опущенными чулками, которые она от усталости не могла снять до конца, с запавшими, всегда немного настороженными глазами. Она имела привычку, разговаривая по телефону, одно плечо держать низко опущенным, и ему отчего-то нравилось это.
– Ты очень устала, Вера? – спросил Прохоров в трубку. – Я высчитал, что сегодня у тебя был трудный день… Премьера?
– Ты любишь меня, Прохоров? – тихо отозвалась женщина. – Отвечай немедленно, Прохоров!
– Я тебя люблю! – ответил он не сразу.
Трубка замолчала. Он видел, как Вера еще ниже опускает левое плечо, одергивает полы халата, чтобы прикрыть колени. На телефонной трубке лежат ее прямые волосы. Перед Верой – маленький туалетный стол, на нем – дорогой букет алых роз. Это подарок седого поджарого полковника из артиллерийского училища. Прохоров несколько раз встречался с полковником, разглядывая пергаментное его лицо, понимал, что он любит Веру.
– У меня здесь черт знает что делается! – сказал Прохоров весело. – Я сегодня получил такой щелчок по курносому носу, что ты бы умерла от зависти…
Вера теперь в трубку дышала спокойно.
– Это значит, что ты приедешь не скоро, Прохоров, – сказала она. – Так это надо понимать… А Борисов серчает. После премьеры пришел ко мне в уборную, спросил: «Как без Прохорова?»
Полковник Борисов был именно тем человеком, который познакомил Прохорова с Верой, своей двоюродной сестрой, очень хотел, чтобы Прохоров наконец женился на ней. На правах человека, составившего их знакомство, и родственника Борисов позволял себе вмешиваться в их отношения, наверняка говорил Вере: «Как ты, роскошная женщина, красавица, допускаешь, чтобы капиташка шлялся бог знает где? Сидел бы в какой-то Сосновке со своей дурацкой философией?»
– Неделю мне еще, пожалуй, надо, – признался Прохоров неуверенным голосом. – Это зависит от того, надолго ли… Как прошла премьера?
– Обычно! Борисов сказал, что ты за Сосновку можешь досрочно получить майора.
Прохоров захохотал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155