– огрызнулся начальник и предупреждающе повел стволом автомата.
– Тебя сегодня расстреляют! – сказал Бычков равнодушным голосом.
– Чего? – не понял детина.
– Тот, кого вы тут охраняете, был застрелен сегодня ночью!
– Чего-чего!
Казалось, что еще мгновение и начальник охраны нажмет на спусковой крючок, обрывая наши жизни телохранительским рвением.
– Покажи ему! – приказал я одному из своих людей.
Солдат приоткрыл крышку гроба и представил изумленной охране труп того, кого они призваны были охранять, кто, по их разумению, должен был сейчас спать в теплой постели. Детина побледнел лицом и в изумлении опустил автомат.
– Да как же это!.. – пролепетал он. – Как же!..
– Арестовать! – приказал я, и в одно мгновение обескураженную охрану разоружили. – Отведите их в Управу!
Шестеро наших людей окружили четырех охранников и под конвоем повели их по соседней улице.
Конечно, ни в какую Управу их не конвоировали. Задача была проста – завести противника в лес, уничтожить, не привлекая внимания, и выходить затем на обусловленное место.
Дорога к Прохору Поддонному была открыта, и мы с Бычковым вошли в дом.
Автор Метрической системы спал так глубоко и так сладко, как может спать только младенец, чей мозг не отягощен никакими проблемами. Идеолог подложил пухлую ладонь под щеку, полными губами посасывал большой палец, и снилось ему, верно, что-то хорошее, наверняка из лучшей жизни.
Солдаты осторожно опустили на пол гроб, а Бычков, потрепав изменника по щеке, ударил его затем по темени ручкой пистолета. Поддонный пустил густую слюну и, не просыпаясь, потерял сознание.
– Не убил? – спросил я, когда Прохора подняли с кровати и положили в гроб на место брата.
– Нет, – обиделся Бычков. – Все профессионально.
Мертвого олигофрена уложили на налаженную перину и укрыли пуховым одеялом. Гроб вытащили из дома и, поставив его на телегу, тронулись в обратный путь.
Добрались до места без всяких приключений, соединившись по дороге с нашими солдатами, и через десять минут услышали шум приближающегося самолета.
Двенадцать человек встали в ряд, поддерживая бессознанное тело Поддонного, и, когда самолет проходил на малой скорости низко над землей, все одновременно присели, согнув колени, и были подхвачены огромной улавливающей сетью, которую через минуту втянула в кабину мощная лебедка.
– Ваше задание выполнено! – сообщил я по радио генерал-полковнику, когда мы отлетели от Завязи на приличное расстояние. – Прохор Поддонный, автор Метрической системы, изменник Родины, арестован!
– Спасибо, сынки! – услышал я в ответ растроганный голос командира. – Родина верила вам, сынки, и Родина в вас не ошиблась! Всем предоставляю десятидневный отпуск!
– А Героя? – вскричал Бычков.
Я отключил радио и ответил товарищу:
– Такие дела быстро не решаются. Вот прилетим в Москву, Поддонного будут судить, а уж потом решат наградной вопрос…
Арестованный пришел в себя, когда мы подлетали к Москве.
– Где я? – спросил он, держась за голову.
– Вы в самолете, принадлежащем российской армии.
– Меня захватили?
– Да, – подтвердил я.
– Как вам это удалось? – спросил Поддонный и, надо отдать ему должное, прекрасно держал себя в руках, ничуть не волнуясь, во всяком случае не выказывая этого. Он разглядывал в иллюминатор подмосковные огни и шумно дышал заложенным носом.
– Мы использовали вашего брата.
– Брата? – удивился изменник и повернул голову.
– Ага. Близнеца.
– Гаврилу?..
– Вместо вас мы оставили в кровати его тело.
Поддонный ковырнул с затылка запекшуюся кровь и растерянно посмотрел на меня.
– Вы его убили? – спросил он дрогнувшим голосом.
– Мы вынуждены были сделать это, так как он мог нас выдать.
– Он же был болен. Это же… Это все равно что младенца убить!..
– Виноваты в этом только вы.
Неожиданно Поддонный заплакал. Он не стеснялся слез, а, подвывая, размазывал их по лицу вместе с кровью.
– Ы-ы-ы-ы-ы… У меня больше никого не осталось, – объяснял, плача, Прохор. – Был один брат… Ы-ы-ы-ы… А вы его убили… Ы-ы-ы-ы-ы… Он был безобидный… Ы-ы-ы-ы-ы-ы!..
– Метр ваш его убил, а не мы! – встрял Бычков.
Поддонный взял себя в руки и перестал завывать осенним ветром. Он попросил у меня фляжку и, глотнув воды, сказал:
– Вы все когда-нибудь поймете, что такое метр! Когда-нибудь вы осознаете, какие блага сулят эти сто десятимиллиметровых сантиметров, заполняющих метр! Наступят времена, когда все, и стар и млад, поклонятся литру и километру, а аршины и версты отправятся в небытие на веки вечные!
– А чем вам не нравятся наши аршины? – спросил Бычков. – Вас ведь мать в детстве мерила вершками, а не сантиметрами. Аршины и версты – ваша Родина! А вы ее японцам! Нехорошо это!..
Поддонный ничего не ответил на это, лишь прошептал под нос:
– Ах, Гаврила…
На асфальте московского военного аэродрома он вдохнул всей грудью осень и шагнул в зарешеченный грузовик армейской разведки.
Через месяц состоялся суд, который, несмотря на все причиненные подсудимым беды и горести, вынес не смертный приговор, а наказал изменника пожизненным заточением в одиночной камере.
Меня и Бычкова наградили квартирами в центре Москвы, а еще через месяц при выполнении очередного задания в мою спину, между пятым и шестым позвонками, вонзилась стрела с золотым наконечником.
Я потерял подвижность нижней части тела и вместе с ней Зою. Она стояла на коленях перед моей больничной койкой, целовала мои пальцы и плакала, объясняя, что у нее не получится жить со мной, инвалидом, что она знает, что тварь бессовестная, но вместе с этим ничего не может с собой поделать, и что у нее появился новый друг – финн Ракьевяре, цирковой импресарио, и все такое…
Она еще один раз зашла в больницу, месяца через полтора, поздравить меня с днем рождения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97