Настроение испортилось.
Митя прошелся по магазинным отделам и сделал злое лицо колбаснице Светке, которая в ответ лишь фыркнула, а затем посмотрела на огромный тесак, воткнутый в батон колбасы, и представила стальной язык вбитым по самую рукоятку грузчику Петрову в живот.
Неожиданно Митя обернулся и быстро приблизился к прилавку.
— Дай молока!
Светка чуть не свалилась от удивления.
— Жажда мучает?
— Дай молока!
Единственный глаз Петрова потемнел колодезным дном, а синюшный язык облизал тонкие губы.
— Тебе сколько? — кротко поинтересовалась колбасница.
— Давай два пакета. И колбасы дай двести!
— Какой?
— Где жира меньше.
Продавщица положила в сумку молоко, а про колбаску поинтересовалась:
— Кусочком или порезать?
Петров задумался.
— Маленькими квадратиками. Как в яичницу.
Колбасница обиделась вовсе:
— Издеваешься?
— Режь.
Продавщица делала, что попросили, а сама думала о том, как Петров будет разбрасывать эти кусочки, подманивая какого-нибудь заблудившегося кобелька. А потом… Петров несколько раз приносил в магазин на продажу шапки. Никто не польстился, кроме директора, но он не знал происхождения головных уборов.
Душегубец, — подумала Светка.
Она завернула колбасу в бумажку и вместе с молочными пакетами уложила в сумку.
— Бывай! — бросил на прощание Митя и вышел из магазина.
Он шел по заснеженной улице, смотрел только на правую сторону мира и чувствовал в груди что-то такое, доселе неизвестное, и даже нельзя было определить, приятное это или нет.
Хлеба забыл купить! — спохватился Петров, но вспомнил, что у него всегда в кармане лежит белый мякиш для ловли голубей-помоешников.
Он доплелся до своего дома и долго поднимался по лестнице, волнуясь, что его вычислила милиция и обвинение будет гласить: «Киднеппинг!» За такое преступление можно получить на полную катушку, особенно если ребенок умер.
Петров представил, как тюремный врач мажет ему лоб ваткой, смоченной каплями Зеленина, как его ставят к влажной стене, как сам начальник зоны дергает затвором… «Именем Российской Федерации»… Шмяк, и все!
Но на лестнице было тихо, а произведенная им на четвертом этаже лужа наполовину испарилась. Митя на всякий случай послушал еще возле своей двери, ничего не услышал, заволновался оттого сильно и отпер ее, фанерную.
Он прошел в комнату и первым делом уставил свой выпученный от напряжения глаз на раскладушку, на которой оставил найденного младенца. Девочки не было, а полотенце-одеяло валялось на грязном полу.
Петров оглядел глазом окрестности комнаты и обнаружил девочку стоящей возле окна и глядящей в его единственный глаз. При этом она улыбалась, показывая во рту три белых зуба.
Петров хотел было обозвать ее сучкой, но почему-то не сделал этого и подумал, что с похмелья ему ребенок представился куда меньше, чуть ли не двух дней от роду. А малявка передвигается на своих ножках.
— Ну? — единственное, что смог сказать Митя.
Девочка еще шире заулыбалась и пошла на неверных ножках навстречу.
— Есть, наверное, хочешь?
Малявка подходила все ближе, а вдобавок потянула к Петрову пухлые ручки, отчего мужик оторопел и опустил сумку на пол.
— Ну чего ты?
Девочка остановилась возле самых ног Мити и все тянула ручки вверх, пока, неожиданно для себя, грузчик не присел и не подхватил ее на руки, вознося до своего щетинистого лица, похожего на попавшего под машину ежа.
— Тебя как зовут? — спросил от ужаса Петров.
Девочка тем временем обнимала его грязную шею и шевелила под волосами пальчиками, отчего Петров и вовсе пришел в замешательство.
— Сучка, — зачем-то прошептал он и еще больше испугался.
Но малявка по-прежнему обнимала его за шею и улыбалась вовсю.
Четыре, — посчитал Митя у нее во рту. — Четыре зубика.
Его закоробило от слова «зубика», произнесенного внутри, и он, оторвав девочку от себя, вновь посадил ее на раскладушку.
— Сейчас будем есть! — определил Митя и зашуршал полиэтиленовым мешком, доставая из него пакеты с молоком и колбасу без жира. Из куртки он выудил белую горбушку, накрошил ее в тарелку с надписью «Общепит», залил крошево молоком, добавил кусочки колбасы и перемешал смесь алюминиевой ложкой.
Девочка кушала хорошо, открывая рот послушно, но через минуту вся была измазана до ушей, однако продолжала улыбаться, что немного раздражало Петрова.
— Чего скалишься?
Она поела.
Митя кое о чем подумал, потрогал раскладушку руками на предмет влаги и, удивленный, поднял малявку на руки и понес в ванную, где имелся унитаз.
Он припомнил, как берут детей, чтобы они не опро-стались мимо или на себя, и засвистел: «Пыс-пыс-пыс».
Девочка не сопротивлялась и через несколько секунд произвела выброс ненужных веществ по назначению.
— Ишь! — похвалил Митя и засунув девочку под струю воды, старательно потер ее грязной рукой.
А она все улыбалась.
— Слышь, перестань! Кому говорю!
После он отнес ее опять на раскладушку, укрыл полотенцем, а сам уселся на пол и тоже пожевал хлеба с колбасой, запив еду молоком. Он завспоминал, когда в по-следний раз пробовал молоко, но, так и не припомнив, заснул под мирное посапывание девочки.
Ему приснилась Жанна, которая смотрела на него и не останавливаясь говорила: «Сволочь, сволочь!»
Митя открыл глаза. Комнату заливал лунный свет, входящий запросто.
Девочка сидела на раскладушке и не улыбалась.
— Сволочь! — вдруг сказала она, но Петров решил, что ругательство из его сна, а потому обернулся на окно, чтобы утвердиться в присутствии ночи, увидел проплывающего мимо голого человека с огромными, словно дирижабли, ногами, убедился, что все действительно — ночь, и опять заснул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110