— Надо приходовать ребенка! — выразила свое мнение директор. — В милицию, конечно, заявим, это просто, пусть все-таки мамашу поищут!
Кино Владленовна знала, что муж Василисы Никоновны, Аванес Зубян, из армян, сам милиционер их района и, значит, дело решится безо всяких проволочек.
— Все равно нам ребенка передадут. У нас в Пустырках только один Детский дом.
Василиса Никоновна закурила сигарету и зачем-то сказала:
— Мой папа — дворянин!
Воспитательница Дикая тактично промолчала.
— Мальчишечка-то хоть хорошенький?
— Кажется, азиат, — ответила Кино Владленовна. — Но хорошенький!
— Хорошо, что не негр, а то бы затравили наши подкидыши!
Дикая умолчала о ночном происшествии, а потому ей стало стыдно, и красивые щеки ее зарумянились.
Но Василиса Никоновна не заметила пожара на лице молодой воспитательницы и разрешила ей идти к своим подопечным, дабы те не сотворили что гадкое.
— Да там Кузьминична приглядывает!
— Идите, идите! — поторопила директор, а сама сняла трубку с телефонного аппарата.
Трубка гудела, а Василиса Никоновна задумалась о муже, о том, как она влюбилась вдруг безоглядно в черного-пречерного армянина из какого-то горного селения. Армянин оказался шерстяным по всему телу, умел ухаживать, как истинный кавказец, и пленил ее девичью душу без остатка, а также приручил тело, как никто другой из мужчин, особенно русских.
На вторую неделю их романа Аванес Зубян сделал ей предложение. Она тотчас дала согласие, но отец ее, дворянин, воспротивился этому браку, пока жених не примет православия.
— Да я и так христианин! — вскричал Аванес.
Дворянин не знал, что армяне тоже почти ортодоксы, и чтобы не показать себя малообразованным, добавил:
— Имя нам, милый мой, требуется русское! Хочешь Василису — называйся Иваном! Так во всех русских сказках!
Аванес закручинился, но любовь его была столь сильна, а либидо так рвалось наружу, что он размяк и исправил в паспорте армянское окончание своей фамилии на русское.
— Ради любви! — произнес он в загсе и после всех свадебных процедур неделю провел в кровати со своей молодой женой Василисой, чуть не уморив ее до смерти.
Уже после Аванес честно пытался обучить супругу приготовлению армянской пищи, но ей этого было не дано совершенно, зато превосходно получались русские блюда, к которым Зубян быстро приохотился, ел много и любил свою жену сильно…
— Але!.. — проворковала в трубку Василиса Никоновна. — Зубова мне, пожалуйста!
— На задании! — ответили из трубки недружелюбно.
— Передайте ему, пожалуйста, что супруга звонила!
Голос в трубке смягчился.
— Василиса Никоновна?
— Я, — призналась директор.
— Наслышан, наслышан…
Голос в трубке обладал тем же акцентом, что и у мужа Василисы, а потому в душе у нее стало мягко, как от чего-то родного.
— Что передать?
— Вы — Карапетян?
— Нет. Ему язык оторвало, сейчас пришивают.
— Тогда Синичкин?
— У него ноги разнесло на рекорд. В госпитале капитан.
— А вы кто?
— А я дежурный…
— А-а…
Василиса Никоновна положила трубку и пребывала в полном недоумении. Либо ее разыграли, либо какая-то глупость происходит в отделении. Как это лейтенанту Карапетяну оторвало язык? Как у капитана Синичкина могло ноги на рекорд разнести?.. Какой рекорд?.. Эти вопросы сделали женщину на некоторое время глупой. Она подумала, что, может быть, ее супруг не делится с ней важными событиями, происходящими в их отделении, а это Василису Никоновну раздражало, так как она считала себя по социальному положению выше, чем муж.
Ну и я про подкидыша не скажу! — решила директор. — Как-нибудь потом оформим…
Тут Василисе Никоновне позвонили из районного отдела образования, и она отвлеклась от непонятностей ради насущных дел, необходимых для жизнеобеспечения вверенного ей Дома…
Кино Владленовна собственноручно кормила найденыша, посадив того на колени. Она потчевала азиата тюрей из яблок, мальчик кушал хорошо, а рядом стоящая Кузьминична расплывалась от умиления.
— Кто ж он? — вопрошала пожилая кухарка. — Китаец или кореец? А может, казах?
— Все может быть, — пожимала плечами Кино Владленовна, собирая с подбородка мальчишки яблочные подтеки. — Какая, впрочем, разница?
— Вот я вспоминаю Олимпиаду, — сложила на полной груди руки Кузьминична.
— Тогда ровно через девять месяцев пошли по столице негритята, китайчики и япончики. Интернациональная любовь!.. Может, с годик назад у нас тоже какое международное мероприятие было?
— Все может быть, — согласилась воспитательница.
Она увидела Сушкина, который попытался было скрыться с ее глаз в туалете, но Дикая окликнула мальчика, и он, понурив голову с толстыми щеками, неохотно подошел.
— Подними голову! — приказала Кино Владленовна.
— Заче-ем?.. — проныл Сушкин.
— Подними, кому говорю!
Жора поднял лицо навстречу взору Кино Владленовны, и она обнаружила на лице толстяка многочисленные синяки всех цветов радуги.
— Спрашивать кто — бесполезно?
— Конечно, нет! — отозвался Сушкин.
Воспитательница заволновалась, что сейчас произойдет непоправимое и воспитанник будет обречен на многолетние страдания. Но она оказалась не права.
— Воду в туалете разлили! — разъяснил Сушкин. — Я всей физиономией об пол! Так-то вот, жизнь жестока!
Кино Владленовна вздохнула с облегчением:
— Иди.
— Иду.
Сушкин снова отправился в туалет, в котором курили сверстники.
— Заложил? — спросил кто-то.
— Давай один на один за оскорбление! — предложил Жора. — До первой крови!
— Вечером, — ответил обидчик. — Если желание будет.
— Будет…
Кино Владленовна закончила кормить подкидыша, всунула ему в рот бутылочку с соской, и он стал пить жадно, причем высвободил свои ручки и прихватил ими поилку, поднимая ее на тот градус, который ему был нужен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110