чем тревожнее были химические факты, тем большим количеством фнордов они перемежались.
Вдруг я увидел устремлённый на меня взгляд Хагбарда и услышал его голос: «Твоё сердце бьётся ровно. Твоя адреналиновая железа невозмутима. Ты спокоен, абсолютно спокоен. Ты не паникуешь. Ты смотришь на фнорда и видишь его. Ты его не избегаешь и не пытаешься не замечать. Ты сохраняешь спокойствие и бесстрашно смотришь на него». А потом время пошло в обратную сторону, все дальше в прошлое: мой учитель в первом классе пишет на доске ФНОРД, пока на его столе вращается колесо-спираль, вращается и вращается, и я слышу, как оно монотонно бубнит: ЕСЛИ ТЫ НЕ ВИДИШЬ ФНОРДА, ОН ТЕБЯ НЕ СЪЕСТ, НЕ ВИДЬ ФНОРДА, НЕ ВИДЬ ФНОРДА.Я снова заглянул в газету и опять увидел фнордов.
Я понял, что опередил на один шаг Павлова. Мой первый условный рефлекс сработал, когда я ощутил паническую реакцию (техническое название «синдром активации») при каждой встрече со словом «фнорд». Второй условный рефлекс сработал, когда я хотел забыть обо всем случившемся, включая само слово «фнорд», и ограничиться неким фоновым ощущением чего-то необычного, не понимая почему. А третий шаг, конечно же, состоял в желании приписать этот страх газетным статьям, которые, впрочем, были-таки достаточно ужасными.
Разумеется, любой контроль основан на страхе. Из-за фнордов все люди постоянно живут в состоянии хронического стресса, страдают язвой желудка, приступами головокружения, ночными кошмарами, учащённым сердцебиением и другими симптомами избыточного выброса адреналина. Все моё левацкое презрение к соотечественникам рассеялось, я почувствовал к ним искреннюю жалость. Не удивительно, что бедняги верят во все, что им говорят; не жалуются, вдыхая грязный воздух перенаселённых городов; никогда не протестуют, пока их сыновей бессмысленно убивают на нескончаемых войнах; никогда не дают сдачи; никогда не бывают счастливы, эротичны, любопытны или по-человечески эмоциональны; всю жизнь живут в узком туннеле реальности с ограниченным полем зрения; проходят мимо трущоб, не видя ни человеческого горя, которое в них обитает, ни потенциальной угрозы, которую эти трущобы представляют для их безопасности… Затем меня осенило, и я быстро посмотрел на рекламу. Так я и думал: ни одного фнорда. И это тоже часть хитроумного плана: только в потреблении, бесконечном потреблении можно спрятаться от расплывчатой угрозы со стороны невидимых фнордов.
По пути на работу я продолжал об этом думать. Интересно, если бы я показал фнорда любому человеку, которого Хагбард, в отличие от меня, не декондиционировал, что бы он сказал? Наверное, прочитал бы слово, стоявшее перед фнордом или после него. «Не это слово», — сказал бы я. А он вновь прочитал бы соседнее слово. Интересно, возросла бы их паника, если бы ощущение угрозы проникло в их сознание? Я предпочитал не экспериментировать; пробная прелюдия могла закончиться психотической фугой у испытуемого. В конце концов, кондиционирование начиналось ещё в начальной школе. Не удивительно, что нам так ненавистны первые учителя: у нас сохранилась смутная, замаскированная память о том, что они с нами делали, превращая нас в надёжных и преданных слуг иллюминатов.
Когда я пошёл к своему рабочему столу, Питер Джексон протянул мне листок бумаги.
— Что ты об этом думаешь? — спросил он, озадаченно насупив брови.
С листка на меня таращился старый добрый символ глаза в пирамиде. «Компания „Братья де Молэ“ приглашает Вас на премьерную дегустацию первого в мире пластикового голого мартини…», — сообщал текст. При внимательном рассмотрении глаз в треугольнике превратился в эллиптический ободок бокала для мартини, а зрачок глаза оказался плававшей в коктейле оливкой.
— Что это ещё за пластиковое голое мартини? — поинтересовался Питер Джексон. — И почему вообще нас приглашают на рекламную тусовку?
Джо снова взглянул на рисунок. Возможно, это совпадение. Но разве «совпадение» не то же самое, что «сихронистичность»?
— Наверное, я пойду, — сказал он. — А это что? — добавил он, увидев на столе яркий плакат.
— А, это прилагается к последнему альбому «Американской Медицинской Ассоциации», — сказал Питер. — Мне-то плакат не нужен, но я подумал: вдруг тебе пригодится. Давно бы тебе пора выбросить этих твоих «Роллинг Стоунз». Мы живём в эпоху стремительных перемен. Человека, годами не снимающего со стены старые плакаты «стоунов», можно счесть и консерватором…
Фон плаката был угольно-чёрным. На музыкантах были белые комбинезоны. Трое соединили вытянутые в стороны руки, образуя треугольник, а четвёртый, общепризнанный лидер группы по имени Вольфганг Зауре, стоял в центре со скрещёнными руками. Снимок был сделан сверху, так что видны были лишь четыре головы и вытянутые в стороны руки. Вид одной женщины и троих молодых мужчин с гладко выбритыми скуластыми лицами, «ёжиком» белокурых волос и ледяным взглядом голубых глаз показался Джо невероятно зловещим. Если бы нацисты победили в войне и Генрих Гиммлер сменил Гитлера на посту правителя Германской Империи, миром правили бы именно такие вот ребята. Да эти, собственно, почти что и правили, только в несколько ином смысле: став музыкальными кумирами после «Битлз» и «Роллинг Стоунз», они превратились в императоров молодёжи. Хотя повсюду царила мода на длинные волосы, эти ребята создали себе такой стерильно-медицинский образ, как бы выражая протест против стиля «для всех».
Сам Вольфганг как-то сказал: «Если тебе нужны внешние атрибуты твоей принадлежности, то ни о какой принадлежности не может быть и речи».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103