Сзади в глубоком молчании стоял весь экипаж.— Мм-мы молодцы? — не поверил своим ушам Толя. — Ты шутишь?— Да нет, вполне серьёзно. Уложились в пятнадцать минут, а я ведь дал вам целых двадцать… Молодцы!Толя отвернулся от него.— Хочешь посмотреть вниз? — спросил Колёсников. — Смотри, а то скоро ничего не будет видно.Внизу, там, где только что стоял их звездолёт, кучей сгрудились дикари в шкурах и грозили каменными топорами небу, а трое голых, обросших детёнышей рвали на мелкие клочки потерянный Алькин альбомчик.— Что-то не очень они ценят искусство нашего прекрасного живописца… — сказал Колёсников.К нему подошёл Алька. Он был очень бледен, точнее, сер, губы дрожали, лицо было в свежих царапинах; и без того худое, оно ещё больше заострилось.— Я хотел, чтоб им было лучше, — сказал он, — хотел помочь им, чтоб они скорей развились и вырвались из темноты и невежества…— Мало ли что ты хотел… — проговорил Колёсников. — Они-то не хотели этого!— Не хотели себе добра? Я ничего не пожалел бы для них!— Оставь свою жалость при себе, — ответил Колёсников.— Дело не в этом, — вмешался Толя, — видно, не все можно сделать сразу; есть вещи, до которых каждый должен дойти своим умом…— Видно! — хитро блеснул глазами Колёсников. — Значит, никто из вас, доблестные земляне, не желает вернуться и пожить на той замечательной планете?Экипаж подавленно молчал.— Лена, как твоя нога? — вдруг спросил Колёсников.— Ничего…— Ну что ж, в таком случае… — из глаз Колесникова прямо-таки брызнули радость и самоуверенность, — в таком случае поищем что-нибудь получше! Планету, где всем понравится, где никого не нужно жалеть, развивать и торопить… Согласны?Никто ему не ответил.— Скажи, кто включил на корабле сирену и выручил нас? — спросил у Колесникова Толя.— Видно, электроника. Я же говорил, наш звездолёт новейшей марки…Толя вышел из рубки, наступил на что-то круглое, скользкое, крутнувшееся под ногой, и упал. Встал, потёр ушибленный бок и поднял какой-то странный, откатившийся в дальний угол продолговатый пятнистый плод.— Что это? Откуда?Колёсников повернулся вместе с креслом и внимательно посмотрел на Жору.— Первый раз вижу! — покраснел Жора. — Наверно, случайно закатился в дверь…— И по трапу пробрался вверх? — удивился Колёсников.— И так бывает, — сказала Леночка. — Такая уж эта планета, и плоды на ней особые…— Подвергнуть химическому анализу, и если он будет благоприятен, дать на обед, — распорядился командир. — И надо этот плод скорей съесть или выбросить, потому что стрелка показывает, что корабль перегружен на семь килограммов, а для такого точного летательного аппарата, как"Звездолёт-100», это многовато. — Колёсников кивнул на циферблат со стрелкой в левой стороне приборной доски. — Впрочем, это ерунда, сойдёт… А ты, Горячев, — добавил командир, — на трое суток освобождаешься от вахт. Иди отдыхай; если нужно успокаивающее, попроси у Лены… За штурвалом остаётся Звездин.Алька быстро ушёл из рубки. Вслед за ним ушли Леночка с Жорой.Колёсников долго молчал, прислушиваясь к работе двигателей, потом сказал, просияв:— Отлично работают! Приятно послушать, лучше всякой музыки. — И неожиданно добавил: — Помнишь, что я говорил тебе на Земле насчёт этого члена экипажа? Бедняга, как он исцарапался…— Нет, ты не прав, тысячу раз не прав! — бросился в спор Толя. — Эта планета не в силах нас понять, и виноват здесь не Алька, не его доброта, а её отсталость…— Ну хорошо, пусть будет так, — сказал Колёсников. — Садись в кресло, а я пойду посплю немножко: надо укреплять нервную систему для новых планет…Между тем Жора заперся в своём отсеке и поедал плоды, извлечённые изо всех карманов. Ел он в полном одиночестве не потому, что был жаден и ни с кем не хотел поделиться, а потому, что боялся насмешек. Ребята ведь едва не разоблачили его из-за этого продолговатого, похожего на дыньку плода, который нечаянно выскользнул у него из-за пазухи в коридоре. А что было б, если б они узнали, что он прихватил с собой не только эту дыньку?Жора ел, презирая, ненавидя себя за слабость и безволие, за полное неумение справиться со своим аппетитом. Быстро доев кисловатые и кисло-сладкие плоды, оставив про запас лишь один, он вытер губы и с некоторой опаской потрогал свой тугой живот. И вдруг этот самый его живот начал болеть. С каждой секундой боль становилась сильней, и Жора не на шутку встревожился: наверно, не следовало есть неведомые плоды с неведомой планеты; кроме того, он даже не помыл их…Жора мрачнел, скрипел зубами, морщился, но мужественно терпел. И, как назло, в это самое время из динамика раздался Толин голос из рубки управления:— Как самочувствие экипажа? Пусть ответит каждый отсек…Жора, собрав последние силы, нажал кнопку включения крошечного микрофона перед столиком и, едва не теряя сознание от боли, проскрипел:— Я… Жора… чувствую себя… о… от… лично!Потом он выключил микрофон и, весь скорчившись от острой рези в животе, вызвал Леночкин отсек и спросил, нет ли в её аптечке чего-нибудь от живота. Конечно же, у неё было! Жора слёзно попросил принести ему лекарство и никому из членов экипажа не говорить об этом. И Леночка принесла. Он чуть-чуть приоткрыл дверь, взял из её руки таблетки и, закинув вверх голову, проглотил сразу все. И вот чудо — боль мгновенно прошла. Маленькие Жорины глазки залучились счастьем: все-таки жизнь прекрасна! Конечно же, последний, сорванный на Дикой Планете буроватый плод, похожий на земное яблоко, он решил не есть, а выбросить.Часа три мчался звездолёт меж голубых туманностей и светящейся космической пыли. А когда пошёл четвёртый час, Толя увидел впереди новую небольшую планету:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44