Что может быть легче, как явиться к Монреалю, напомнить ему о его словах, поступить к нему в услужение и таким образом успешно наблюдать за его поступками. Должность шпиона не такова, чтобы нравиться всякому человеку, но она не оскорбляла брезгливости Анджело Виллани, и страшная ненависть, с которой его патрон часто говорил о жадном и свирепом разбойнике, биче его родины, заразила подобным же чувством и молодого человека, в котором было много надменного и ложного патриотизма римлян. Наконец, всякая выдумка казалась ему приличной и непредосудительной, если она спасала его господина, служила его родине и возвышала его самого.
Монреаль был один в своей комнате, когда ему сказали, что какой-то молодой итальянец желает его видеть. Доступный уже по своему ремеслу, он немедленно принял просителя.
Рыцарь св. Иоанна тотчас узнал пажа, которого он встретил в Авиньоне, и когда Анджело Виллани с развязной смелостью сказал: «Я пришел напомнить синьору Вальтеру де Монреалю об обещании», – рыцарь прервал его с приветливым радушием:
– Нет надобности, я помню его. Ты нуждаешься в моей дружбе?
– Да, благородный синьор, и я не знаю, где в другом месте мне искать покровителя.
– Умеешь ты читать и писать?
– Учился.
– Хорошо. Ты благородного происхождения?
– Да.
– Еще лучше. Твое имя?
– Анджело Виллани.
– Твои голубые глаза и низкий широкий лоб будут мне служить залогом твоей верности. С этих пор, Анджело Виллани, ты находишься в числе моих секретарей. В другой раз ты расскажешь мне о себе больше. Твоя служба начинается с этого дня.
Анджело вышел; Монреаль следовал за ним глазами.
– Странное сходство! – сказал он задумчиво и грозно. – Мое сердце рвется к этому мальчику!
III
БАНКЕТ МОНРЕАЛЯ
Через несколько дней после событий, описанных в последней главе, Риенцо получил вести из Рима, которые, казалось, радостно и сильно взволновали его. Войско по-прежнему стояло под Палестриной и по-прежнему знамена баронов развевались над ее непокоренными стенами. Итальянцы тратили половину своего времени на ссоры между собой; веллетретранцы имели распри с народом Тиволи, а римляне все еще боялись победы над баронами. Шмель, говорили они, жалит больнее перед своей смертью; а ни Орсини, ни Савелли, ни Колонна никогда не прощают.
Неоднократно начальники войска уверяли негодующего сенатора, что крепость нельзя взять и что время и деньги напрасно растрачиваются на осаду. Риенцо знал дело лучше, но скрывал свои мысли.
Теперь он позвал в свою палатку провансальских братьев и уведомил их о своем намерении немедленно возвратиться в Рим.
– Наемные войска будут продолжать осаду под начальством нашего наместника, а вы с моим римским легионом отправитесь со мной. И вашему брату, синьору Вальтеру, и мне нужно ваше присутствие; между нами есть дела, которые мы должны устроить. Через несколько дней я наберу рекрутов в городе и ворочусь.
Этого только и хотели братья; они с очевидной радостью одобрили предложение сенатора.
Риенцо послал за начальником своих телохранителей, тем самым Рикардо Аннибальди, с которым читатель познакомился уже прежде, как с противником Монреаля в единоборстве. Этот молодой человек, один из немногих нобилей, принявших сторону сенатора, выказал большую храбрость и военные способности и обещал, если бы судьба пощадила его жизнь, сделаться одним из лучших полководцев своего времени.
– Милый Аннибальди, – сказал Риенцо, – наконец я могу выполнить план, о котором мы тайно совещались. Я беру с собой в Рим двух провансальских начальников и оставляю вас предводителем войска. Палестрина теперь сдастся, да! Ха, ха, ха! Палестрина теперь сдастся!
– Клянусь, я думаю то же, сенатор, – отвечал Аннибальди.
Сенатор подробно изложил Аннибальди составленный им план взятия города, и искусный в военном деле Аннибальди тотчас же признал его реальность.
Со своим римским отрядом и братьями Монреаля, из которых один ехал от него справа, а другой слева, Риенцо отправился в Рим.
В эту ночь Монреаль давал пир Пандульфо ди Гвидо и некоторым из главнейших граждан.
Пандульфо сидел по правую руку рыцаря св. Иоанна, и Монреаль осыпал его знаками самого вежливого внимания.
– Выпейте со мной этого вина – оно из Кьянской долины, близ Монте Пульчьяно, – сказал Монреаль. – Помнится, ученые говорят, что это место было знаменито издавна. В самом деле, вино имеет превосходный букет.
– Я слышал, – сказал Бруттини, один из меньших баронов, – что в этом отношении сын содержателя постоялого двора употребил свою книжную ученость в некоторую пользу: он знает каждое место, где растет лучший виноград.
– Как! Сенатор сделался пьяницей! – воскликнул Монреаль, выпивая залпом большой кубок. – Это должно делать его неспособным к делам. Жаль.
– Поистине так, – сказал Пандульфо, – человек, стоящий во главе государства, должен быть воздержан.
– О, – прошептал Монреаль, – если бы ваш спокойный, здравый смысл управлял Римом, то действительно столица Италии могла бы наслаждаться миром. Синьор Вивальди, – прибавил он, обращаясь к богатому скупщику, – эти беспорядки вредят торговле.
– Очень, очень, – простонал тот.
– Бароны – ваши лучшие покупатели, – проговорил один незначительный нобиль.
– Именно, именно! – сказал суконщик.
– Жаль, что их так грубо выгнали, – сказал Монреаль меланхолическим тоном. – Неужели сенатор не сумел быть настолько ревностен, чтобы соединить свободные учреждения с возвращением баронов?
– Конечно, это возможно, – отвечал Вивальди.
– Не знаю, возможно это или нет, – сказал Бруттини, – но чтобы сын содержателя гостиницы мог сделать римские дворцы пустыми, это ни на что не похоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135