Только бери с нужным номером да и прикручивай. Сначала дело у Степана заладилось, но потом тормознуло. Как он ни бился, ничего не получалось. Мучился Степан с этой головоломной кроватью до поздней ночи, две пачки сигарет выкурил, но только назавтра к обеду сообразил, что не хватает одной доски.
Ну, что ты тут сделаешь? Собрался Степан и двинул в мебельный салон.
– Тут такое дело, – начал он объяснять женщине в сером халате. – Вчера купил тут у вас кровать. Начал собирать, а одной доски не хватает.
– Ну и что? – сказала, не глядя, женщина. – Может, Вы эту доску потеряли или сломали при сборке, а теперь претензии к магазину. Знаем вас.
А потом смягчилась и посоветовала сходить к Михалычу на склад.
Когда Степан пришёл на склад, Михалыч со своими обедали. Михалыч этот Степана сразу признал:
– Аааа! Ударник производства? Садись с нами. Выпей рюмку, как человек.
Степан присел на ящик, выпил тёплой водки и начал было выговаривать своё горе, да Михалыч не дал.
– Знаем мы. Не ты, брат, первый. Короче, ставь литр и доска у тебя в кармане.
Степан помолчал, поиграл желваками и выложил деньги.
– А ты как думал? – надекивался Михалыч. – Нам, брат, тоже жить хочется. Вот и придумали этот фокус с доской.
Тогда Степан Сергеич привстал с ящика и врезал этому Михалычу по-рабочему. Тот упал, заорал про милицию.
Ну… короче, набежали, повалили, повязали.
– Ты Бога моли, чтобы сутками обошлось, – ворчал милиционер, конвоируя Степана в суд. – А то, глядишь, заведут дело, получишь, как злостный, от двух до пяти.
– Не может быть такого, – возражал Степан, а про себя думал, что очень даже может.
– Всё от судьи зависит, – инструктировал милиционер. – Другой, зараза, как прицепится… На Степаново счастье судья оказалось человеком, хоть и в очках. Дала пятнадцать суток.
Через две недели после обеда открыл Степан дверь с свою квартирку. Его встретила радостная Вера:
– Наконец-то. А я уже все глаза проглядела. Ну, переодевайся, мойся – кормить буду.
Степан зашёл в спальню и обомлел – там стояла собранная кровать. Степан походил, посмотрел, попробовал матрац. Всё было в полном порядке.
– Верка! Как же это? – закричал Степан. – Тут же доски не было.
Вера не успела ответить – в дверь позвонили и в квартиру ввалились мужики из Степановой смены.
Смеясь, подходили, жали руку. Николаев объяснял:
– Дело нехитрое, Стёпа. Верка твоя позвонила – так и так. Парфёнов заехал, снял размеры. А сделать эту доску в столярке и прикрутить – это уже было плёвое дело.
Вера к этому времени уже накрыла на стол и мужики уселись вокруг.
– Ну, – двинул тост Петренко, – За то, чтобы на этой кровати только двойни получались. Нам хорошие люди, ой, как нужны.
Лётчики
– Романтическая профессия, – сказал Михал Михалыч, проводив взглядом истребитель, пронесшийся над заливом. Оно и сегодня слово лётчик звучит. А в наши годы при этом слове у девушек температура тела повышалась и озноб бил. Да что там говорить? Я как-то купил на толкучке кожаную лётную куртку на медвежьем меху. Какие дивиденды у девочек я на этой куртке заработал – не поверите, Боря, да я Вам и не расскажу... Впрочем, я вовсе не о куртке хотел рассказать, а о своеобразном лётном братстве. Нет! Не об этом... А! Запутали Вы меня, Боря. Я расскажу, а Вы уж, сами сообразите, что к чему.
Михал Михалыч помолчал, глядя на асфальт перед собой, пожевал губами, сделал несколько неопределённых жестов руками и начал:
– Служил я срочную службу вместе с одним интересным парнем. Звали его Бенито Миронов. Он до призыва работал инженером на ВЭФе. Может, помните, был такой радиозавод в Риге? Был этот Бенито высоким блондином. Руки золотые. Всё командование носило ему телевизоры ремонтировать. По этому случаю командир части даже приказал оборудовать в подвальчике для Бэна мастерскую.
Ну и вот. Оставалось этому Миронову служить примерно полгода. И тут приходит в часть правительственная телеграмма. Ну, сразу все зашустрили, забегали... Приодели Бэна во всё новое и отправили в краткосрочный отпуск.
Писаря потом раскололись, что папашка у Миронова умер, и что был он большой шиш, поэтому такая суета.
Короче, вернулся Миронов с похорон – лица на нём нет. Я подошёл, выразил, так сказать, свои соболезнования. А он мне шепотком, мол, земеля, вечером заходи в мастерскую.
После отбоя сели мы с Мироновым в его мастерской, выпили, закусили рижскими деликатесами. Я и спрашиваю:
– Бэн! А что с отцом случилось?
Смотрю – у него желваки на скулах ходят. Говорит:
– Я тебе, Миша, сначала эпизод из кинофильма расскажу. Вот, представь себе – латышский хуторок. С одной стороны лесок, с другой луг. В доме на кухне бреется русский майор в нижнем белье. Время от времени слышно, как пролетают самолёты, как вдалеке рвутся снаряды. И вдруг в кухню входит немецкий офицер. Пауза. Потом немец говорит:
– Ты не волнуйся, коллега. Я не буду стрелять. Война закончена. Гитлер капут. Я прилетел забрать свою женщину.
Русский отвечает по-немецки:
– Я не волнуюсь. Я бреюсь. А эта женщина моя, и я её не отдам.
И тут входит женщина с тазом белья в руках.
– Айна! – говорит немец. – Поехали со мной. Я на самолёте. Бросай всё и полетели. В Швеции нас уже ждут.
– Решай, Айна, – говорит майор по-русски. – Только помни, что у тебя есть отец и брат, и что их расстреляют.
– Я не поеду с тобой, Карл, – говорит Айна. – Я люблю Лёву и я жду от него ребёнка.
– Тогда немец козырнул и вышел. Взревели моторы и поднялся в воздух Мессершмидт с полянки.
– Хорошо, что мы в кусты мой самолёт загнали. А то бы шёл сейчас пешком, – сказал русский майор.
Я выпил водки и сказал Бэну, что кино, конечно, интересное, но всё это неправда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17