У караулки, в которой расположился командир жандармской части, старшие по блокам говорили с японским сержантом. Рядом с ними, ссутулившись сверх обычного и тиская в руках китайскую соломенную шляпу, стоял совершенно бледный доктор Рэнсом. В караулку вошла миссис Пирс, приглаживая волосы и щеки и уже отдавая команды подвернувшемуся под руку солдатику на беглом японском. Те заключенные, что стояли перед толпой, вдруг повернулись и бросились бежать через плац-парад, крича на ходу:
— По одному чемодану на каждого! Сбор на этом же месте ровно через час!
— Мы отправляемся в Наньдао!
— Все на выход! Построиться возле ворот!
— Пища для нас лежит в Наньдао!
— По одному чемодану!
Миссионерские семьи уже стояли с сумками в руках на крыльце блока G, как будто заранее предугадали грядущие перемены. При взгляде на них в Джиме окрепла уверенность в том, что лагерь всего лишь переводят в другое место, но никак не закрывают.
— Вставайте, мистер Макстед, мы отправляемся назад в Шанхай!
Он помог совершенно выбившемуся из сил мистеру Макстеду подняться на ноги и провел его через поток из сотен бегущих заключенных. Добравшись до своей комнаты, Джим увидел, что миссис Винсент уже успела упаковать вещи. Сын ее спал на койке, а она стояла у окна и смотрела, как возвращается с плац-парада муж. Джим заметил, что она уже начала забывать все, что было у нее связано с Лунхуа, — как будто сменила кожу.
— Уходим, миссис Винсент. Перебираемся в Наньдао.
— Тогда собирай вещи.
Она ждала, когда он уйдет, чтобы последние несколько минут побыть в комнате одной.
— Ага, конечно. Я уже бывал в Наньдао, миссис Винсент.
— Я тоже. Чего я не могу понять, так это зачем японцам нас опять куда-то гнать.
— Там на складах лежат наши пайки.
Джим уже прикидывал, а не помочь ли миссис Винсент поднести ее чемодан. Надо налаживать новые связи, а в худеньком, но с сильными бедрами теле миссис Винсент жизненной силы было явно поболее, чем в мистере Макстеде. Что же касается доктора Рэнсома, он будет теперь возиться со своими пациентами, большая часть которых все равно скоро начнет перебираться на тот свет.
— Я скоро увижусь с родителями, миссис Винсент.
— Рада за тебя. — А потом добавила, с едва заметной ноткой иронии в голосе: — Как ты думаешь, имеет мне смысл ожидать от них награды?
Джим смутился и опустил голову. Во время болезни он крупно просчитался, пытаясь подкупить миссис Винсент обещанием некой награды от родителей, но теперь его заинтриговал сам факт, что она нашла почву для юмора в тогдашнем своем отказе хоть как-то ему помочь. Джим замешкался на пороге. Он три года провел с миссис Винсент под одной крышей и, тем не менее, постоянно ловил себя на том, что она вызывает в нем чувство симпатии. Она была одним из тех немногих обитателей лагеря Лунхуа, кто сохранил способность воспринимать происходящее с юмором.
Пытаясь ответить ей той же монетой, он сказал:
— Награды? Миссис Винсент, не забывайте, что вы — британка.
29
Поход на Наньдао
Когда два часа спустя начался поход из лагеря Лунхуа в портовый район Наньдао, больше всего это было похоже на откочевку к новому месту прописки убогого сельского карнавала. Со своего места в самом начале колонны Джим смотрел, как собираются в путь заключенные, которые, еще не тронувшись в путь, уже успели устать. Под скучающими взглядами японских жандармов интернированные осторожно пересекали линию ворот: мужчины с чемоданами и скатанными в рулоны циновками, женщины со свертками тряпья в плетеных из соломы коробах. Отцы несли на плечах больных детей, матери волокли за руку тех, что помладше. Стоя рядом со штабной машиной, которая должна была возглавить шествие, Джим поражался тому, какое огромное количество вещей, оказывается, хранилось все это время в Лунхуа, в бараках под койками.
Когда этих людей интернировали и они паковали чемоданы перед отправкой в лагерь, активные виды отдыха явно занимали в их планах на будущее далеко не последнее место. Годы мирной жизни на дальневосточных теннисных кортах и площадках для гольфа убедили их в том, что и войну они переживут точно так же. К ручкам чемоданов были привязаны десятки теннисных ракеток; повсюду виднелись то крикетный молоток, то удилище, а у мистера и миссис Уэнтворт из двух свертков с карнавальными костюмами торчал полный набор клюшек для гольфа. Оборванные и исхудавшие, заключенные, едва волоча ноги в тяжелых деревянных башмаках, выбредали на дорогу и строились в колонну длиной примерно ярдов в триста. Вес взятого с собой груза уже начал сказываться, и одна из сидящих перед воротами китаянок уже сжимала в руках белую теннисную ракетку.
Японские жандармы, рядовые и унтер-офицеры, стояли, облокотившись на машины, и молча смотрели на это представление. Этих солдат из службы безопасности панически боялись китайцы, вид у них был сытый, а снаряжение — по высшему разряду, и это были самые сильные люди, которых видел Джим за всю войну. Впрочем, сегодня, словно бы в виде исключения, они никуда не торопились. Они молча курили на самом солнцепеке, щурились на жужжавшие в небе американские самолеты-разведчики, и никто из них даже и не пытался кричать на заключенных или хоть как-то их поторапливать. Два грузовика зарулили в ворота и проехались по лагерю, забрав пациентов из больнички и тех, кто лежал в бараках, но был слишком слаб, чтобы идти.
Джим сидел на своей деревянной коробке и пытался настроить глаз и общую систему восприятия на открытые перспективы мира вне колючей проволоки. Самый акт прохождения через лагерные ворота, притом, что никто тебя не останавливает, вызвал в нем жутковатое чувство, и Джим настолько разнервничался, что нырнул обратно в лагерь под тем предлогом, что ему будто бы нужно перевязать шнурки на туфлях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118