Управляемо, и еще как. Да хоть в Париже, каждый день это видно на каждом шагу. (Поворачивается, смотрит в глубь сцены.)
Там появляется Гортензия. Она выкатывает кроватку с младенцем.
Потом у нас с Гортензией появился ребенок… Девочка… Беатриса… Беатриса! Ну и имечко. Теще так заблагорассудилось… Хотя семья благодаря этому со мной помирилась… (Замученным голосом, пока те, кого он перечисляет, входят.) Папа, мама, Люси и Жозеф, теперь женатые… Нет, Шарлотты не было. Она больше не приходила.
Мадам Бертулле. Дорогой Эмиль!
Мажис (хмуро). Здравствуйте, мама.
Бертулле. Привет, старик!
Семейство тут же склоняется над кроваткой.
Мажис. Видели? Без слов, без объяснений. Платочек-то зарыт. Так боялись о нем вспоминать, что просто забыли.
Бертулле (склонясь над кроваткой). Агу-агу-агу.
Мадам Бертулле. Она улыбается совсем, как Эмиль.
Бертулле. Ату! Агу! Идет коза рогатая за малыми…
Люси. Папа, ты ее разгуляешь.
Жозеф (подходит к гравюре и говорит тоном сведущего человека). Ах, Константинополь…
Мажис (угрюмо). Да, Константинополь…
Жозеф (поглядев на жену, берет под руку Мажиса). Знаешь, чего бы мне хотелось хоть разочек? Переспать с турчанкой. О, это должно быть сногсшибательно. (С несчастным видом.) Только вот случая не представилось.
Мажис. Еще успеешь…
Жозеф (снова поглядев на жену). О, теперь…
Семейство Бертулле собирается уходить.
Мажис (подходя к ним). Как? Вы уже уходите?
Мадам Бертулле. Зять, который задерживает тещу, где это записать?
Мажис. Такую тещу, как вы, мама…
Гортензия. До воскресенья… (Уходит, увозя кроватку.)
Семейство Бертулле уходит в другую сторону.
Мажис. Затем однажды, когда я вернулся из министерства… Гортензия (входя). Угадай, кто приходил сегодня? Не угадаешь. Виктор Дюгомье.
Мажис. Дюгомье?
Гортензия. Сын Дюгомье, ну, ты знаешь. Я тебе о них говорила. Наши бывшие соседи. Отец потом умер, а Виктор уехал в Индокитай. Вот он вернулся… Представляешь, как я удивилась. (Рассказывая об этом, она волнуется несколько больше, чем следует.)
Мажис. Ах ты! Из Индокитая приехал? Пари держу, что он малость пожелтел…
Гортензия. Почему пожелтел?
Мажис. Да все, кто был там, известное дело, оттуда желтыми возвращаются.
Гортензия. Но он вовсе не желтый.
Мажис. Ладно. Я просто хотел сказать… (Выходит на авансцену, садится, стаскивает туфли, надевает тапочки, снимает галстук.)
В это время входит Дюгомье. Он вешает свою шляпу на вешалку, готовится вступить в разговор.
(Поднимаясь.) И вот, в следующее воскресенье… (Присоединяется к Дюгомье и Гортензии.)
Дюгомье. О, как тяжело было уезжать, отрываться от родных мест. (Энергично.) Но это было необходимо. Здесь я не мог найти хорошей работы, здесь не было применения моим способностям. Метрополия этим не богата. Дела мелки, барыши невелики, размаха нет. Там все совсем по-другому… И все равно, когда я увидел, как французский берег постепенно исчезает за горизонтом… (Бросает взгляд на Гортензию.) Когда я подумал обо всем, что оставляю, – семью, привязанности, самые для меня дорогие…
Мажис. Но, мсье Виктор, разве вы мне не говорили, что отплывали из Генуи…
Дюгомье. Да… А почему вы об этом спрашиваете?
Мажис. Хм, в Генуе – и берега Франции.
Дюгомье. Ну, просто так говорится.
Мажис. Ясно… (Снова подходит к рампе, жестом призывая публику обратить внимание на нелепость объяснений Дюгомье.)
За его спиной Гортензия наливает кофе Дюгомье. Они смотрят друг на друга.
(В зал.) Нет, сначала у меня не было подозрений. Никаких. Может, это и глупо, но их не было. Ну, конечно, я догадался, что он когда-то, еще до Индокитая, был влюблен в Гортензию. И она в него, разумеется. Они, должно быть (паясничая) амменялись посэлуями. Мне так даже понятнее стало, почему она пошла за меня. Вероятно, отчаялась ждать, решила, что этот желтенький никогда не вернется. Она, конечно, теперь жалела. Я был совсем не в ее духе. Ну, а потом, ясное дело, – этот Дюгомье со своей любовью вбил себе в голову черт знает что насчет Гортензии. Мадонна, куколка, венец творенья… Меня он держал за олуха, это было очевидно… Видеть, что твоя куколка – первый сорт – замужем за олухом, наверно, ему было больно, не сомневаюсь, поставьте себя на его место… Тоска. А счастье было так возможно… Я развлекался, дразня их. (Поворачивается к Дюгомье и Гортензии.)
Дюгомье (светски). О, как я люблю ампир.
Мажис (насмешливо). Дело вкуса. А я больше люблю вампиров. Хе-хе-хе.
Дюгомье и Гортензия обмениваются взглядами.
Гортензия (смущенно). Вот, Виктор, видишь… Эмиль у нас за словом в карман не лезет.
Мажис (смотря на маленький пакетик). Хм, а это что за кулечек?
Дюгомье. Засахаренные каштаны. Я не забыл, что они очень нравились Гортензии.
Мажис. О, как это деликатно. Сама деликатность. Прямо-таки деликатес. Засахаренные каштаны. (Берет один и кладет себе в рот.) М-м-м! Люди скромного достатка очень любят каштаны в сахаре. Недешево стоит, а? Да, вы можете себе это позволить, мсье Виктор.
Дюгомье едва сдерживается.
Так рассказывайте же, мсье Виктор, рассказы о путешествиях редко бывают неинтересными.
Дюгомье (любезно). О чем бы вы хотели услышать?
Мажис. Как там, в Индокитае, насчет кралечек, а? Вы-то уж без них не обходились, я уверен.
Дюгомье (как ошпаренный). Что вы, вовсе нет…
Мажис. Ну! В такой ситуации приходится брать то, что под руку попадается. Разве нет, мсье Виктор?
Дюгомье. Уверяю вас…
Мажис. А у желтых женщин кожа не сальная? (Опять берет один засахаренный каштан, потом хватает еще несколько штук. В зал.) А то я еще деревенщину корчил. Вот что его из себя выводило. (К Дюгомье.) Елки-палки, никак я своей трубки не найду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19