Все это тем более
для нас, русских, печально, что ныне беспристрастная История рисует нам совсем
иную, правдивую картину нашего очень долго неоцененного по заслугам
допетровского прошлого. Как некое ископаемое, восстанавливаемый историками
социальный и государственный строй Допетровской Руси, поражает исследователя
своей целесообразностью и относительным совершенством. Но для поколений,
следовавших за Петром, русское прошлое оказалось своего рода tabula rasa. Со
времени Петра русский образованный человек похерил и потерял свое прошлое.
Оказалось, что он может жить только заимствованиями. С тех пор русские высшие
общественные классы очутились в роли то попугая внешних выражений французской
жизни, то обезьяны наружных форм немецкой. Как это отразилось на их духовном
облике, на их житейских и бытовых привычках, на их привязанности и отношении к
русской захолустной деревне, понять не трудно.
Каждый из нас в достаточной степени исторически начитан, чтобы рельефно
представить себе образ француза или немца, сперва 17-го, а затем 18-го столетия.
Тут может идти речь о разнице в оттенках. Зато попробуйте сравнить духовный и
внешний облик русского высшего общественного класса 17-го и 18-го столетия. В
них нет и тени сходства. Можно думать, что эти люди с двух разных планет.
Никакого следа какой бы то ни было связи освоим прошлым, никакой
преемственности, а следовательно, и полное отсутствие какого бы то ни было
устойчивого умственного и нравственного фундамента, каких-либо прочных
умственных и нравственных устоев. Не значит ли это, говоря иносказательным
языком, что как сказано в Евангелии, "дом построен на песке", а последствия
этого, как сказано в том же Евангелии — "и подули ветры и разлились реки и дом
тот не устоял, потому что был построен на песке".
Всякому, я думаю, ясна моя мысль, хотя она выражена несколько
схематически — резко. Благодаря непродуманным грубым насильническим, чисто
большевистским преобразованиям Петра, русский высший общественный класс,
дворянство, утратил тот необходимый духовный балласт, который для всякого народа
представляет в его жизни его национальное культурное прошлое. Употребляя
фигуральное выражение, называемое в риторике парономасией, можно сказать, что
преобразования Петра не "преобразили", а "обезобразили" духовный "образ"
русского человека".
Нелепый замысел Петра скоропалительной европеизации России и глупая игра
появившихся скороспелых "европейцев" в "конституции" на "европейский манер"
надолго лишили Россию политической и духовной самостоятельности и отдали русский
народ в рабство немцев и созданного Петром на "западный манер" шляхетства.

XI. ПЕРЕРОЖДЕНИЕ ДВОРЯНСТВА — СЛУЖИВОГО СЛОЯ ВОИНОВ
— В РАБОВЛАДЕЛЬЧЕСКОЕ "ШЛЯХЕТСТВО".
ПОЯВЛЕНИЕ "КРЕЩЕННОЙ СОБСТВЕННОСТИ"

"Русское миросозерцание, — указывает Лев Тихомиров, — начало путаться
тогда, когда в нее влилось. слишком много чужеземного элемента, так много, что
даже способность русского народа ассимилировать все что стоит по пути, — уже не
смогла справиться с этим наводнением. Именно этот период нерусского влияния внес
к нам западно-европейское крепостное право. То есть заменил чисто русский
принцип общего служения государству — западно-европейским "юридическим принципом
частной собственности на тех людей, которые строили и защищали национальное
государство." (25)
Начало рабству русского крестьянства на европейский манер положил Петр,
его преемники, в частности "Великая Екатерина", развили его и придали ему
классические европейские формы. "По уложению 1649 года крестьянин был лишен
права сходить с земли, но во всем остальном он был совершенно свободным. Закон
признавал за ним право на собственность, право заниматься торговлей, заключать
договоры, распоряжаться своим имуществом по завещаниям." (26) Комментируя эту
оценку Шмурло, И. Солоневич очень метко вскрывает ложные суждения большинства
русских историков о происхождении и природе крепостного строя. "Наши историки, —
пишет он, — сознательно или бессознательно допускают очень существенную
терминологическую передержку, ибо "крепостной человек", "крепостное право" и
"дворянин" в Московской Руси были совсем не тем, чем они стали в Петровской.
Московский мужик не был ничьей личной собственностью. Он не был рабом. Он
находился примерно, в таком же положении, как в конце прошлого века находился
рядовой казак. Мужик в такой же степени был подчинен своему помещику, как казак
своему атаману. Казак не мог бросить свой полк, не мог сойти со своей земли,
атаман мог его выпороть, — как и помещик крестьянина, — но это был порядок
военно-государственной субординации, а не порядок рабства. Начало рабству
положил Петр".
Когда Герцен и другие западники вопили во всю глотку о "крещеной
собственности", они молчали о том, что она создалась на базе принципов
западно-европейского крепостного права. До Петра, вынуждаемые суровыми
историческими условиями, русские цари сокращали возможность передвижения
крестьян, но никогда не лишали крестьян личной независимости. Ими была
установлена крепостная зависимость, но это не было крепостное право. При Петре
Первом крестьянин Посошков выражал это народное мнение, заявляя в написанном им
сочинении: "Крестьянам помещики не вековые владельцы... а прямой их владелец
Всероссийский Самодержец". Западник же Петр вместе с другими заимствованиями с
запада, вроде Синода, идеи абсолютизма, позаимствовал и чуждую древней Руси идею
крепостного права.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32