Но я же для того и лечу, чтоб узнать, что там именно произойдет.
Ладно, сказал я. – Чего уж там Возвращения вы гарантировать не можете. Но если вы гарантируете бесплатные напитки, то все равно пишите.
Я дал ей свой паспорт. Тонкие пальчики фройляйн Глобке забегали по клавиатуре компьютера, словно исполняя неслышимую музыку букв и цифр. На экране появились мое имя, фамилия, номер паспорта, номер и дата рейса, потом еще какие-то цифры, которые как-то прыгали, сами между собой весело перемножаясь. Наконец цифры замерли, выстроившись в такое число:
457884300
– Билет в два конца, – прочитала фройляйн, – стоит ровно четыре миллиона пятьсот семьдесят восемь тысяч восемьсот сорок три марки.
– Ого! – сказал я.
– Но если вы внесете наличными, мы предоставим вам десятипроцентную скидку, и тогда вся ваша поездка обойдется вам всего… – Она пошевелила пальчиками, цифры опять попрыгали и изобразили новое число:
– Четыре миллиона сто двадцать тысяч девятьсот пятьдесят восемь марок и семьдесят пфеннигов.
– Это уже другое дело, – сказал я.
– Кроме того, в случае вашего невозвращения в течение трех месяцев семьдесят пять процентов стоимости обратного билета будут возвращены вашим наследникам.
– Ну это совсем хорошо, – заметил я. – Правда, у меня все равно таких денег в наличии не имеется, но я очень надеюсь, что мне поможет херр…
– Миттельбрехенмахер, – подсказала фройляйн Глобке.
Вот люди! Почему они всегда лезут со своими подсказками? Неужели эта фройляйн думает, что я без нее не мог бы вспомнить фамилию своего лучшего друга?
Три миллиона за репортаж
Конечно, на Руди я рассчитывал совершенно напрасно. Когда я позвонил ему из автомата, он сказал, что с удовольствием одолжил бы мне необходимую сумму, но, к его великому сожалению, он сам сейчас испытывает некоторые финансовые затруднения. Дело в том, что последние шесть миллионов он потратил на двух вывезенных из Саудовской Аравии жеребцов, один из которых как раз вчера сломал ногу. Так что три миллиона тю-тю.
Как я потом узнал, вся эта история про сломанную ногу была чистым враньем. Руди просто побоялся одолжить мне деньги. Миллионеры, как я заметил, вообще люди прижимистые.
Домой я вернулся отчасти расстроенный, отчасти успокоенный. Не получилось – значит, не получилось Не судьба. Может, так и лучше. В конце концов, мне уже сорок лет, возраст, достигнув которого от авантюр пора по возможности уклоняться.
Что касается моей жены, то она таким развитием событий была, как я заметил, очень даже довольна. Потому что я, какой ни на есть, а все-таки муж. И если я где-нибудь в отдаленном этом будущем почему-то застряну, то еще неизвестно, найдет она себе другого такого же или нет.
Жена настолько расчувствовалась, что за ужином даже предложила мне выпить, чего обычно не делает. Я, понятно, долго упрашивать себя не заставил. Первую рюмку я выпил с женой, вторую и третью – когда она вышла к телефону, а четвертую опять с ней.
– Да, – сказал я, – а все-таки жаль, что не получилось. Очень хотелось бы посмотреть.
Что там смотреть? Ты думаешь, там за это время что-нибудь изменится?
– За шестьдесят-то лет? – спросил я. – Неужели ты думаешь, что за шестьдесят лет ничего не произойдет?
Тогда она мне напомнила рассказ нашего соседа, который недавно умер. Когда– то он сюда приехал из России с семьей и не хотел распаковывать чемоданы.
– Скоро большевиков прогонят, – говорил он, – и нам придется ехать обратно. Зачем же делать двойную работу: распаковываться и опять паковаться?
Опять зазвонил телефон. Как только жена вышла, я тут же хлопнул еще одну рюмку водки, но не успел наполнить вторую – жена вернулась.
– Тебя какой-то американец, – сказала она.
Американец оказался корреспондентом журнала Нью Таймс. Он спросил, не могу ли я его принять завтра по срочному делу. На мой вопрос, что еще за срочные дела, он ответил, что это не телефонный разговор. (А еще говорят, что только в Советском Союзе люди боятся говорить по телефону.)
– Хорошо, – сказал я, – приезжайте, только не раньше десяти. Я долго работаю и поздно встаю.
– О'кей, – сказал он и повесил трубку.
Вот говорят, американцы развязные. Я этого не нахожу. Большинство из всех встреченных мною в жизни американцев воспитаны, деликатны, скромно, но опрятно одеты и очень приветливы. Конечно, они иногда кладут ноги на стол, но меня лично это совсем не шокирует. Они расслабляются, или, как они сами говорят, релаксируют. Ну и правильно. Релаксировать полезно для здоровья. А рефлексировать, как это делаем мы, вредно. Я тоже иногда кладу ноги на стол, но никакого релакса не получается, мы к нему не приучены.
На другое утро ровно в десять в дверь позвонили. Открыв дверь, я увидел высокого стройного человека в голубоватом костюме с темными, зачесанными на косой пробор волосами.
– Господин Мак…? – начал я, забыв продолжение его ирландской фамилии.
– Зовите меня просто Джон, сказал он и улыбнулся.
Я пригласил его в гостиную и предложил кофе.
– Виталий, сказал он, – у меня к вам большая просьба. Вы выслушаете мое предложение, а потом, независимо от того, примете его или нет, о нашем разговоре не будете никому сказать.
– Вы из ЦРУ? – спросил я.
– Нет, что вы! Я из Нью Таймс, как и сказал. Но все-таки мне бы хотелось…
– Хотите, чтобы я поклялся на Библии?
– Это не есть обязательно, – улыбнулся он. – Мне достаточно вашего слова. Я слышал, что вы собираетесь идти в Советский Союз две тысячи какого-то года.
– Как вы узнали? – удивился я. – Я ведь об этом никому не рассказывал.
– Не беспокоивайтесь, я тоже не расскажу никому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18