А белые южане… они устали от солдат-северян и от свободных негров, им бы хотелось повернуть все вспять, чтоб все было, как раньше. А мы, цветные… что ж, мы просто устали. От всего. Работы ну никакой.
Да-а, в те тяжелые годы, я думаю, быть свободным оказалось так же тяжело, как быть рабом…
И вот в ту ночь явились они… Помнится, будто сейчас все было.
Стоял холод, такой холодина, что мы прижимались друг к дружке, лишь бы сохранить хоть чуток тепла. И вот два юнца, лет по восемнадцать-девятнадцать, постучались в дверь отцовского дома. Они дрожали от страха, прямо голову потеряли. Прибежали из самого Шривпорта. Одна белая там обвинила их, что они, мол, к ней приставали, а куда бежать, они не знали, вот и пришли к нашему отцу, потому что он был голова, все знали, и ростом большой, выше меня. И сильный. Такой сильный, что мог сломать человеку ногу, как тростинку, – я сам видел это в ту ночь. Белые боялись его. Да-а, не успел мой отец выслушать историю двух парней, как эти дьяволы, ночные гости, и налетели…
– Ночные гости! – как эхо повторила я, с трудом сдерживая свой пронзительный шепот.
Стейси, сидевший рядом со мной на полу, вздрогнув, выпрямился;
Кристофер-Джон понимающе толкнул меня локтем; Малыш, продолжая сидеть у папы на коленях, резко наклонился вперед.
– Дэвид… – начала было мама.
Но папа взял ее тонкую руку в свои и сказал мягко:
– Они должны знать про такие дела, детка. Это их история.
Мама опять села, рука ее оставалась в папиной руке, но глаза выдавали тревогу. Однако мистер Моррисон, казалось, ничего не заметил.
– …и налетели, как саранча, – продолжал он словно чужим голосом. – Накинулись на нас со своими саблями и давай рубить, убивать, жечь, не разбирая, кого они убивают. Что мы были для них?
Хуже собак. И детей убивали, и старых женщин. Без разбору…
Он не отрываясь смотрел на огонь.
– Сестры мои погибли в огне, а меня мама вытащила… – Голос его ослабел, он провел рукой по шрамам на шее. – Она пыталась снова войти в дом, чтобы спасти девочек, но не смогла. Эти ночные гости накинулись на нее, а она меня как швырнет – да, швырнула, будто мяч, изо всех сил, чтоб я им не попал в руки. Она отбивалась. Она сражалась с ними, словно обезумев, наравне с нашим отцом. Ведь они оба значились «племенной породы», а силы у них было, как у быка…
– «Племенной породы»? – спросила я. – А что это такое?
– Кэсси, не прерывай мистера Моррисона, – сказала мама.
Но мистер Моррисон отвернулся от огня и объяснил мне.
– Понимаешь, Кэсси, во времена рабства на некоторых фермах людей женили насильно, словно скот, чтобы они еще нарожали рабов.
«Племенные» рабы приносили кучу денег своим владельцам, особенно после того, как правительство запретило привозить новых рабов из Африки. Эти рабовладельцы разводили самых разных рабов на продажу, разных профессий. У кого хватало денег, у белых или даже у свободных черных, те могли купить кого угодно. Мои родители были породы силачей, как и их родители, и их прародители. Никому дела не было, хотели они сами этого или не хотели. Никто с ними не считался.
Но мои папа и мама любили друг друга, и нас, детей своих, они тоже любили, и в ту рождественскую ночь они сражались с этими демонами ада, как ангелы-мстители. – Он снова отвернулся к огню и замолк; потом поднял голову и посмотрел на нас: – Они погибли в эту ночь. Ночные гости убили их. Некоторые люди говорят, я не мог помнить, что случилось в то рождество, – мне тогда и шести не было, – но я помню все. И не позволяю себе забывать.
Он опять замолчал, и никто не нарушал тишины. Ба машинально мешала кочергой раскаленные угли, но остальные не двигались. Наконец мистер Моррисон поднялся, пожелал нам доброй ночи и ушел.
Дядя Хэммер тоже поднялся.
– Пожалуй, и мне пора на боковую. Уже скоро час.
– Обожди минутку, Хэммер, – сказала Ба. – Уж коли вы оба с Дэвидом дома, мне надо поговорить с вами… о нашей земле…
Ночные гости, пожар – все смешалось у меня во сне, и от страха я проснулась еще задолго до рассвета. Я невольно перекатилась на бабушкину сторону кровати, чтобы успокоиться, но Ба на месте не оказалось.
Из-под двери маминой и папиной комнаты все еще тянулась полоска тусклого света, и я тут же кинулась туда. Когда я открыла дверь и шагнула в полутемную комнату, освещенную почти потухшим очагом, отсвечивающим желтым мерцанием, я услышала, как Ба сказала:
– …а теперь еще хотите связаться с этими людьми, не думая о том, что случится.
– А разве лучше сидеть сложа руки и жаловаться друг другу, как они с нами обращаются? – перебила ее мама, и голос ее зазвучал громче: – Все, от Смеллингс Крика до Стробери, знают, что это были они, а мы так ничего и не предпримем? Будем наполнять их карманы нашими жалкими грошами и посылать наших детей в их магазины, чтобы они учились там всяким пакостям? Очень нужно, чтобы они этому учились! Старшие дети там выпивают теперь регулярно, хотя денег, чтоб расплачиваться, у них нет, и Уоллесы берут и просто-напросто присчитывают стоимость их выпивки к семейному счету… Выходит, им двойная прибыль: портят наших детей и получают за это денежки. По моему мнению, меньшее, что мы можем сделать, это перестать пользоваться их магазином. Конечно, это не значит, что мы тем самым свершим правосудие, но какой-то ущерб мы им нанесем. Что-то же надо делать! И Тёрнер, и Эйвери, и Лэньер, и еще двадцать – тридцать семейств, а то и больше, согласны подумать о том, чтобы не покупать больше у Уоллесов, если им удастся раздобыть кредит в другом месте. И обязаны мы этим Бэррисам…
– Сказать откровенно, – прервал ее дядя Хэммер, – я бы лучше своими руками сжег этих Уоллесов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70