В их лагере не было почти ничего, если не считать дров. Запастись всем необходимым они могли только в столице.
– Они вернутся и будут осаждать нас, – предсказал Жозеф.
У этого юноши действительно была светлая голова, ибо король пришел к такому же выводу: проведя несколько дней в Париже, десятого августа он отбыл созывать сторонников – в Монтобан, Руан, Эврё, Шартр.
В стране зарождалась почтовая служба: Жанна отправила письмо сыну в Орлеан с просьбой отсрочить приезд в Париж, поскольку в коллеже он будет в большей безопасности, чем на дорогах. К посланию она приложила двадцать ливров.
Тем временем начался второй этап битвы за Париж: мятежники заняли позиции вокруг столицы.
Карл Французский обосновался в замке покойной Агнессы Сорель, фаворитки своего отца, в Боте-сюр-Марн.
Франциск II Бретонский находился в поместье аббатов де Сен-Мор.
Иоанн Калабрийский, сын короля Рене, – в Шарантоне.
Карл Смелый – в Конфлане, в замке герцогов Бургундских, где же еще.
Парижан вновь охватила тревога.
Двадцать второго августа принцы отправили шестерых герольдов с предложением о переговорах. Король все еще собирал войско. В его отсутствие городской совет и нотабли согласились послать к принцам делегацию во главе с епископом Шартье – тем самым, что некогда встречал Людовика в соборе Парижской Богоматери. Местом переговоров избрали Боте. К ним приступили после сражений, хотя лигерам с этого следовало бы начать и не разорять страну, которой они намеревались управлять.
Делегаты убедились, что принцы признали своим главой красавчика Карла Французского, которого желали посадить на трон вместо Людовика. Что же они хотели вытребовать? Всего-навсего контроль над финансами страны, все доходные должности и командование войском. Кроме того, они намеревались установить опеку над «личностью и правительством короля». Все это было высказано ультимативным тоном. Словом, они вели себя так, словно одержали победу.
Парижане, вышедшие из города, уверяли, будто им удалось подсчитать численность осаждающих. Тридцать тысяч – говорили одни, сто тысяч – заявляли другие. Это были фантастические цифры; по правде говоря, никто так и не узнал в точности, сколько солдат привели с собой принцы. Ясно было одно: если произойдет новая битва, она будет кровавой.
Делегация вернулась и на следующий день сообщила о требованиях сеньоров. В течение часа о них узнал весь Париж: принцы хотели получить мельницу, мельника и его дочку.
– Нас осаждают воры! – воскликнула госпожа Контривель.
Она и Жозеф, ставший ее квартирантом, во всем были заодно. И с увлечением играли в шахматы. Если бы не почтенный возраст госпожи Контривель, можно было бы предположить, что они предаются и другим играм. На самом деле у вдовы суконщика проснулся материнский инстинкт при виде этого юноши, столь же прекрасного, сколь и обходительного.
Жанна разделяла их точку зрения: она давно считала принцев грабителями, хвастунами и тупоголовыми баранами. Что до Анжелы, которая выросла в годы относительного мира, то ей все происходящее внушало глубокое отвращение, и она фактически не выходила из дома, опасаясь бродивших по улицам солдат.
Она умрет затворницей или монахиней, говорила себе Жанна.
Отношение парижан к осадившим их принцам оставалось все таким же враждебным: мало того что пришлось содержать войско, защищавшее столицу, так эти чванливые сеньоры еще и мешали спокойно работать, разоряли деревни, вытаптывали поля и уничтожали виноградники. Вскоре их стали называть белой чумой.
Однако некоторые нотабли заняли пораженческую позицию, в частности епископ Шартье, который считал партию проигранной: эти люди хотели открыть ворота осаждающим, если те пообещают не грабить. Хорошенькое обещание! Пустите-ка волка в овчарню! Кому жаловаться, если овец сожрут? Прево торговцев Анри де Ливр ловко пресек эти пагубные поползновения: он пустил по городу слух, что делегаты хотят отдать город принцам. Парижане пришли в возбуждение. Делегаты – изменники!
Под давлением улицы те почувствовали, как у них горит задница: они вновь отправились в Боте и заявили, что в отсутствие короля никакого решения принять нельзя. Один из сеньоров, Жан де Дюнуа, настолько обозлился, что стал угрожать им тысячью смертей и разграблением Парижа. Делегаты предпочли гипотетическую и отдаленную гибель той судьбе, которая неминуемо ожидала их по возвращении в столицу, если они согласятся на капитуляцию, – смерти на дыбе. Из-за своей трусости они нажили сразу двух врагов: мятежных принцев и народ Парижа.
И тут появился король с новым войском. Это случилось в воскресенье. Войска содержались в образцовом порядке: для спасения души к ним приставили монахов, для ублажения плоти – блудниц. В город хлынули всадники, лучники, арбалетчики, пушкари. Это воодушевило народ. В конечном счете, короля поддерживали не столько из любви к монархии, сколько потому, что он защищал Париж от высокородных бандитов.
В понедельник осаждающие начали маневрировать перед городскими стенами.
Фарс! – заключили парижане.
Королевский главнокомандующий Шарль де Мелен, бывший фаворит монарха, обнаружил склонность к шуткам: он послал в лагерь принцев всадников. Те захватили нескольких лошадей и вернулись в город. На следующий день они повторили свою вылазку.
Бургундские пушки угрожали городу, однако на улицах уже устраивали процессии. Повсюду возникали импровизированные пантомимы: в них высмеивались мятежные принцы. На Главном рынке Карла Смелого изображал медведь в камзоле, герцога Франциска II – обезьяна в желтых штанах Карла Французского – собака в короне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109