— Тогда мне казалось, что был. Поймите, я был в этом твердо уверен. Я винил вашего отца в разорении моего брата, и следовательно, в его гибели. И все же я просто намеревался уничтожить его компанию и доброе имя. С меня и этого было бы достаточно. Мера за меру, как говорится. Он мог еще подняться, завести новое дело. Альберта же, как я думал, уже не воскресишь.— Но зачем вы говорите мне все это? Какое мне дело? Хуже всего, что вы соблазнили меня без намерения жениться. Признайте это!— Уже признал. Я лишь хотел объяснить, почему в то время не мог жениться на вас и почему теперь все мои намерения и решения кажутся столь ничтожными.— Я знаю почему! По словам отца, ваш брат жив. Это тем более не извиняет того, что вы натворили.— Но как я понял, отец не сказал вам, что моя месть больше не имела никакого смысла еще до того, как он объявился. Или вы не помните, о чем именно мы говорили до его прихода?— Припоминаю, как вы рассуждали, что не можете жениться на мне из-за отца.— Но уже тогда я осознал, что вы для меня — все. И если вспомните, я так и сказал. Для меня вендетта потеряла всякий смысл. Я даже попытался объяснить вашему отцу, что все еще можно исправить, но в эту минуту вы перебили меня, по-своему рассказав о случившемся отцу.Так он признался в нагромождении лжи лишь для того, чтобы добиться ее доверия? Только последняя идиотка позволит ему снова ее одурачить… но она и так уже сделала глупость, согласившись на этот разговор.— Ваша исповедь закончена?Именно ее сухой тон убедил его, что попытки примирения тщетны. Никакие мольбы не смогут разбить лед, сковавший ее сердце. Глаза Винсента стали такими печальными, что Ларисса едва не заплакала. Но она не смягчится, ни за что не смягчится…— Нет. Вам следует знать, что это я был в вашей комнате в ту ночь и долго стоял, сходя с ума от желания. Та дурацкая история о лунатизме тоже не правда. Я велел поставить замки на двери, боясь, что снова не удержусь и войду к вам.— А ваше прошлое? Вы поведали о нем, чтобы добиться моего сочувствия? И это тоже обман.— Ваше сострадание — редкая и драгоценная вещь, Ларисса, и я им воспользовался. Но у меня не было необходимости сочинять жалостные истории, чтобы пробудить в вас участие. Все, что я рассказывал о своем детстве, — чистая, хоть и не слишком приятная правда. Просто я ни с кем не делился раньше: ненавижу, когда меня жалеют, — пояснил Винсент и, сухо усмехнувшись, добавил:— К вам это не относится. Ваша жалость — вещь поразительная. Никогда не мог перед ней устоять.— А ваши усилия оказались бессмысленными.— То есть как?— Я могла бы уйти в любой момент, и никакая ложь мне не помешала бы.— Не забывайте, вам приходилось заботиться о брате. Куда бы вы пошли без денег?— Верно, только в конторе отца хранились ценности, о которых я не упоминала: дорогая картина и несколько древних карт, которые отец собирался продать, да все руки не доходили. За карты дали бы неплохие деньги.— И за «Нимфу».— Откуда вы знаете? — ахнула девушка.— Логический вывод, ничего более, — приглушенно рассмеялся Винсент. — Видите ли, я несколько месяцев искал эту картину по поручению клиента. Известно было только, что она находится у какого-то судовладельца.— Но почему именно эта картина?— Вы ее видели?— Понимаете, — нахмурилась Ларисса, — когда я в последний раз приходила к отцу, он буквально выставил меня из хранилища, заявив, будто не желает, чтобы я даже мельком взглянула на этот позор. И добавил, что подобные вещи непристойно показывать детям. Наверное, на картине была изображена обнаженная женщина.— Да, и в весьма рискованной позе, полагаю, — кивнул Винсент. — Но мой клиент готов заплатить за нее полмиллиона фунтов.— Сколько? Он что, не в своем уме?— Нет, просто крайне эксцентричен и денег имеет куда больше, чем сможет потратить за целых три жизни.— Вы смеетесь надо мной. Не слишком-то вежливо с вашей стороны при подобных обстоятельствах. Но чего и ждать от обманщика!— Клянусь, у меня подобного и в мыслях не было, — вздохнул он. — Кстати, вы прекрасно его знаете. Это Джонатан Хейл, которому не терпится заполучить картину настолько, что он нанял меня для ее поисков. Теперь дело сделано. Она у вас. Уверен, что стоит мне обо всем ему рассказать, и он немедленно отправится к вашему отцу.— Но зачем вам делать одолжение папе? Что за этим кроется?— Если перестанете подозревать меня в нечестных мотивах и подумаете обо всем, что я вам тут наговорил сегодня, сами найдете ответ. Приходилось вам когда-нибудь горько сожалеть о своих поступках?— Кроме встречи с вами?Винсент залился краской, но все же не отступил:— Разве вы сами не упоминали о том, как ненавидели отца за переезд в Лондон и теперь раскаиваетесь, что дурно с ним обращались?— Вы сравниваете детские выходки с тем, что сделали со мной? — недоверчиво переспросила она.— Нет, просто напоминаю: никто из нас не совершенен. И не всегда мы ведем себя так, как хотелось бы, наоборот, чересчур часто идем на поводу у своих ощущений. Я привык властвовать собой, Рисса. Господи, я даже имел глупость считать, будто вовсе обхожусь без всяких чувств, поскольку много лет прожил в ледяном царстве ненависти и равнодушия. Но потом встретил вас, и оказалось, что и я не застрахован от необдуманных поступков.Глаза его снова загорелись знакомым золотым огнем, и этот огонь передался Лариссе. До сих пор ей удавалось никак не откликаться на его близость или по крайней мере удачно притворяться, но больше ей не вынести.— Я вас выслушала. Теперь уходите, пожалуйста.— Рисса, я люблю вас, и если вы отказываетесь верить всему, что бы я ни сказал, поверьте хотя бы этому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44