– Мы все приглашены.
– Тогда до встречи. – Мимолетно улыбнувшись ей, он отошел к припаркованному джипу.
От его взгляда, от теплого блеска его глаз на душе у нее стало радостно. Но она не хотела давать волю этому чувству. Слишком сильным оно было. И по-своему – слишком опасным. Она торопливо направилась к фургону, к Баду Расмуссену.
– Привет. – Он вылез из фургона – пухлый коротышка, похожий на банку с пивом, за что и получил свое прозвище. – А где все?
Прежде чем Келли успела ответить ему, внутри здания послышались сердитые крики – слов было не разобрать. Она резко повернулась к массивной, обшитой деревом двери.
– Господи, да что там… – пробормотал Бад, и в этот момент выскочила Диди, а за ней, чуть не наступая ей на пятки, – Стив и Рик. Они заторопились к фургону, но даже на расстоянии Келли заметила, что лицо у Диди пылает.
– Что случилось? – нахмурилась Келли. – Мы слышали крики.
– Скандал, и больше ничего, – отрезала Диди, чье смущение постепенно сменялось гневом. – Кэтрин хотела познакомить нас со старым мастером-виноделом, а он вдруг разъярился как бык и заорал, чтобы мы убирались, что от нас несет одеколоном и это может испортить ему вино. Я думала… о Господи, вот он идет! – Диди осеклась, едва завидя коренастого старика, выходящего из здания завода бок о бок с Кэтрин.
Он заторопился к ним, и дубленая кожа на его лице сморщилась в виноватой улыбке.
– Простите меня. У меня ужасный характер. Не надо мне было так орать.
Тут вмешалась Кэтрин.
– Я уже объяснила Клоду, что виновата в этом я. Я позабыла предупредить вас не пользоваться сегодня одеколонами с сильным запахом. Хотя это и маловероятно, но… всегда есть опасность, что вино впитает посторонний запах. Поэтому мы соблюдаем тут строжайшие правила.
– Конечно, – пробормотала Диди, которую это извинение несколько смягчило.
– Видите ли, – взволнованно вмешался в разговор Клод, – это не значит, что я против того, чтобы вы прошли в погреба. Мне доставит огромное удовольствие показать вам наши сокровища, дать отведать их. Пожалуйста, прошу!
– Пожалуйста, не надо извиняться, мсье Бруссар, – прервала его Келли. – У вас была причина прийти в такое раздражение. Мы это понимаем. Честное слово, понимаем.
– Но это не извиняет моего гнева, – сказал он, с сожалением склонив полуседую голову.
– Пойдемте, – распорядилась Кэтрин. – Вы примете в доме душ. Я велю Хан Ли сварить кофе и приготовить эти его чудесные пирожные, и тогда мы сможем изгнать из памяти этот несчастный эпизод.
Этим же вечером в нарядной, похожей на женский будуар передней гостиной они просматривали пленку, которую сняли в погребах. Примостившись на краешке викторианского дивана, Келли смотрела, как на телеэкране Клод Бруссар выбивает деревянным молотком пробку, называемую затычкой.
– Своеобразный тип этот парень! – Диди сидела на полу возле телевизора, скрестив ноги по-турецки. – То он зубастый гризли, а через минуту – плюшевый мишка. Не думала, что он может вызвать у меня симпатию, но, ей-богу, это так.
– За исключением тех случаев, когда он рычит, конечно! Верно? – Стив добродушно толкнул ее в спину и, перекинув ногу через диванный валик, откинулся назад.
– Подозреваю, что он совсем как мой отец, – отвечала Диди. – Что рычанье его куда страшнее его зубов. – Келли мысленно согласилась с этим, но она слишком была занята происходившим на экране.
Они выбрали то место погребов, где пересеклись два подземных туннеля, таким образом камера могла охватить перспективу обоих. По двум сторонам каждого туннеля по вырубленным в известняке стенам тянулись в три ряда вывезенные из Франции дубовые бочонки. Своды рукотворных пещер освещались светильниками, развешенными по стенам на определенном расстоянии друг от друга, но светильники эти давали не столько свет, сколько рассеивали сумрак. На переднем плане, рядом с Кэтрин и Клодом Бруссаром, стояла она и, беседуя, смаковала вино, которое Клод Бруссар наливал из бочонка.
Но внимание ее приковано было не собственной ее фигурой, увлекал ее вид погребов – их прохлада, запах земли, воспоминания о том, как не раз и не два она девочкой бродила там, шмыгнув туда украдкой, чтобы укрыться от летнего дня, прячась в темных отсеках, чтобы какой-нибудь рабочий не обнаружил тебя, и думая о всех тех, кто работал в этих туннелях в прошлом столетии, воображая, что их тени все еще витают в подземных коридорах. Ее увлекали пещеры, их богатая история, густые запахи, зловещая и в то же время умиротворяющая тишина в них.
Когда-то для нее это было временным убежищем от бурной действительности точно так же, как позднее убежищем для нее стал вечерний сумрак, прятавший, скрывавший ее от слепого отцовского гнева. Как тем вечером на кухне. Она включила радио и вся отдалась меланхолической мелодии новой песни. Она не слышала, как открылась дверь. Не поняла, что он здесь, пока не увидела его стоящим в дверях.
– Опять сидишь, просиживаешь свою толстую задницу! – Он сказал это громко, отчеканивая каждое слово, как всегда, когда был пьян.
Она поспешно вскочила, отодвинув с шумом стул, бросилась ему навстречу, настороженно трепеща каждым нервом.
– Я не слышала, как ты вошел.
Опасаясь его вспыльчивости, она на всякий случай прикрылась стоявшим между ними стулом, пожалев, что это не стол.
– Удивительно, как ты сама себя слышишь, когда так орет радио! – Он махнул в сторону стоявшего на холодильнике репродуктора. – Прикрути эту проклятую штуку! А лучше вообще отключи ее!
Обрадовавшись возможности отойти от него подальше, она бросилась к холодильнику и, встав на цыпочки, выключила радио.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129