НЕТ». Лифт не работал, и он оставил коробку на первом этаже, а сам быстрее молнии поднялся к нам на одиннадцатый, позвонил в мою дверь и долго пытался отдышаться, упершись ладонями в стену. Я курил и выпускал дым ему в лицо. Было смешно наблюдать, как сизый дым лезет в громовские волосатые ноздри. Леша наконец выдохнул:
— Кирюш, помоги. Коробку надо дотащить.
— Неохота.
— Отблагодарю, не бойся!
— Хм. По-братски?
— Конечно!
День был выходной, делать было нечего; я накинул на плечи любимую шведку и спустился вниз. Коробка оказалась крупная, размером и формой она походила на детский гробик. Мысль о детском гробике я высказал вслух. Лешка хмыкнул что-то в ответ и молча ухватился за свой край. Я просунул руки в рукава шведки, взялся с другой стороны, и мы потащили коробку наверх.
К пятому этажу я выдохся и пожалел, что согласился помочь: коробка весила, наверное, килограммов восемьдесят. Или больше. Мы останавливались передохнуть после каждого этажа, а на седьмом устроили большую перемену и перекурили. Лешка пообещал пиво — это немного примирило меня с реальностью. К тому же стало жаль богатыря-соседа. Выглядел он неважно: синяки под глазами, губы бледные, будто припорошены первым декабрьским снегом, волосы через один седые.
— Слушай, хреново выглядишь…
Громов не ответил, молча выплюнул недокуренную сигарету в окно и буркнул с досадой:
— Ухнули! — и взялся за свой край.
— Погоди, я не до конца рассказал. Выглядишь ты и впрямь как облезлый ишак или того хуже. На тебя не поведется ни одна девушка, даже самая уродливая и без левой груди…
Громов посмотрел на меня зверем и прошипел сквозь крепко сжатые губы:
— Ухнули!..
— И без правой — тоже, — задумчиво прищурив глаз, сказал я. — И даже без рук… разве что слепая попадется, вот с ней у тебя есть шанс, Громов. Если заткнешь девчонке уши, чтобы не слышала твоего гнусавого голоса.
— Ухнули!!!
— А я о чем говорю? Ты привык подавлять людей, Громов. Ты не слушаешь их. Подлец ты, Громов, талантливый, но подлец, и, так уж и быть, я помогу тебе.
На нашем этаже он долго возился с ключами и не мог открыть дверь, потому что дрожали руки.
Когда мы наконец затащили коробку в прихожую, я спросил:
— А что в ней?
— Ребенок, — ответил Леша.
— Брешешь?
— Нет.
— Брешешь, — удовлетворенно кивнул я и похлопал Громова по плечу. — Не забывай, с тебя пиво!
Ближе к вечеру, когда на унылом и по-осеннему белесом небе проклюнулись тусклые звезды, Леша постучал ко мне. Я как раз стоял на балконе, любовался кроваво-красным закатом и курил пятую сигарету подряд, чтобы отвлечься от невеселых мыслей, когда он позвонил. Я обрадовался. Лешкин визит сулил маленькое, но веселье. К тому же он идеальный объект для моих маленьких и невинных шуток.
Солнце багровыми цветами разукрасило Ледяную Башню, на самой ее верхушке зажглась яркая оранжево-красная искра, словно солнечный камешек прилип к острию шпаги. До Лешиного стука я любовался этим камешком и ни о чем не думал, разве что радовался, что с моего балкона так замечательно видно Башню. Небоскребы ее не загораживают, расступаются в стороны, линия монорельса обходит стороной. Только самое основание башни прикрывают деревья, одноэтажные дома и бетонные заборы, а так ее прекрасно видно.
Пришлось прощаться с не успевшим закатиться солнцем, Башней и идти открывать дверь.
У Громова дергалось левое веко.
— Ты чего? — спросил я, озираясь. — Если из-за девушки, то извини. В смысле не думай, на тебя не только слепая и глухая поведется, Громов! Хотя фотомодели тебе в качестве жены не видать — это научно доказанный факт, и надеюсь, ты, как умный человек, не будешь его оспаривать.
— Кирилл, зайди, — попросил он.
Я сунул ноги в тапочки и пошел за ним.
— Тебе помочь ребенка распаковать? — спросил я, иронизируя.
— Нет. Уже.
Картонные остатки коробки и вата были разбросаны по всей прихожей; кусочки пенопласта, обмотанные скотчем, прилипли к стенам и полу. Лешка легонько толкнул меня в сторону зала; я пожал плечами и вошел. Здесь горел свет, нашептывала что-то лирическое новенькая стереосистема. Об очередной теории происхождения Башни рассказывал усатый дядька по телевизору. Посреди комнаты неподвижно стоял семи— или восьмилетний мальчуган в джинсовом комбинезоне и красно-белой кепке козырьком назад. Руки он держал по швам, а ноги вместе, как заправский солдафон.
Было что-то неуловимо трогательное в пацаненке и удивительное одновременно: я не чувствовал его возраст.
— Робот? — спросил я. — Так вот что было в коробке… впрочем, это я дурак, не сообразил сразу, когда логотип «РОБОТА.НЕТ» увидел; с другой стороны, чушь все это, подумал ведь, но сам себе не поверил, решил, что ты просто коробку где-то прихватил, засунул в нее… чего-то там и привез сюда.
Леша с шумом выдохнул; в воздухе явственно запахло алкоголем.
— А еще, — добавил я, — не верилось как-то, да и до сих пор не верится, что у тебя деньги на робота нашлись. Где столько тугриков отгреб, Громов? Банк ограбил?
Громов не ответил.
Форточка была открыта, свежий вечерний ветерок трепал светло-рыжие кудряшки киборга, которые выбивались из-под кепки, — очень мило получалось. В голове сформировалось нелепое желание побежать домой за фотоаппаратом.
— Что с ним?
— Аутизм, — сказал Громов, бочком пробираясь мимо меня, застывшего в проходе.
— Чего?
— Молчит все время. Ходит только за руку, а есть и пить отказывается. Хотя силой впихнуть можно, только постараться надо.
— Разве роботы едят? Ты что-то, как обычно, путаешь, Громов.
— Эта модель даже в туалет ходит.
Громов присел на пол, прямо на ковер, украшенный персидскими узорами, обхватил ладонями голову — такой же огромный и несуразный, как ковер, как вся мебель в комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115