Если бы не ваши забота и опека.
Он просиял. И надо сказать, что из всех нас он выглядел менее всего утомленным: на самом деле можно было бы подумать, что он отправился в Южные моря, чтобы поправить здоровье.
Практические подробности нашего плавания домой изложить нетрудно, хотя здесь было много печального. После схватки капитан Рид распорядился, чтобы тела убитых зашили в парусину в соответствии с морскими традициями, и, прочитав отходную по усопшим на море, он осуществил массовое захоронение тел в водную могилу: Молтби, Тейт, Генри Иган, краснолицый пьяница, погибшие «джентльмены» и многие другие, чьих имен я никогда не слышал. Капитан помолился и за горбуна – Распена, как мне показалось, с чуть заметным раздражением. Ему помогал тощий секретарь Молтби, прочитавший несколько молитв по-французски. Он, этот секретарь, обратился к капитану с официальной просьбой спустить его на берег при первом удобном случае, и капитан пообещал его просьбу рассмотреть.
Мне снова стал прислуживать Вэйл. Я заболел – не тяжело, но достаточно серьезно, чтобы слечь в постель в лихорадке, продлившейся три дня. Вэйл сообщал мне о том, что происходит на судне, включая и рассказы о спорах между капитаном Ридом и Сильвером. Меня смешила сама суть этих споров.
Кристмас, наш кот из гостиницы «Адмирал Бенбоу», стал испытывать к попугаю Сильвера смертоубийственный интерес, и кэп Флинт то и дело верещал на весь корабль, раздражая капитана Рида. Я же втайне аплодировал Кристмасу – он ведь на моей стороне, думал я. Кроме того, капитан Рид не разрешал Сильверу запереть Кристмаса где-нибудь подальше, возражая, что Долговязому Джону должно быть лучше других известно, что кот на корабле приносит удачу.
Однако, как я полагал, у них была и другая причина для разногласий. Сильвер использовал тактику замещения: мы ведь вели черный бриг на буксире, а именно он, по моему мнению, и был для Сильвера истинной целью переговоров.
Когда я почувствовал себя лучше, я отыскал доктора Баллантайна. Он ежедневно занимался ранеными, которые были уже вне опасности. Еще более усердно он ухаживал за тремя нашими людьми, теми, кого я привез с острова. Нунсток быстрее двух других пошел на поправку, Бен все еще вызывал беспокойство, а Джеффериз так и не пришел в себя. Суждение Сильвера снова оказалось верным.
Доктор дни и ночи проводил у постели Джеффериза. Сначала я подумал, что он так старается, потому что Джеффериз – человек одной с ним профессии. Потом я увидел, как он относится к другим пациентам: его чуткость и неизменная заботливость заставили меня отказаться от этой мысли; впрочем, правильно было бы отметить, что он проявлял большую озабоченность состоянием Джеффериза.
В конце концов он его все-таки потерял. Я был с ним. Это случилось в середине дня. Доктор устроил в своей каюте подвесную койку (больничка для большинства других была устроена в кубрике), и мы стояли там, глядя на Джеффериза, который под конец на миг чуть повернулся – это было почти единственное движение, какое он сделал за все это время. Его лицо с уже побледневшими следами побоев напряглось, как у человека, пытающегося разрешить какую-то загадку, из уголка рта протянулась струйка слюны. Доктор Баллантайн отер ее, Джеффериз вздохнул и испустил дух.
Я пожал доктору руку и вышел. Дома, в Англии, меня ждало испытание: как сообщить Тейлорам – Кларе и Джошу – о смерти их мужа и отца Тома? А теперь еще и это – как мне встретиться лицом к лицу со сквайром Трелони и рассказать ему о его кузене? Впрочем, сквайр менее серьезно относится к смерти. Доктор Баллантайн вышел на палубу и встал рядом со мной.
– Все это так ужасно, что должно быть стер то из памяти, – произнес он. – Эта алчность, эта злобность, этот грех. Это потребовало жертвы – и жертвой стала жизнь честного человека.
Я не ответил. Мы плыли все дальше и дальше. «Испаньола» шла вяло, и бортовая качка была довольно сильной.
Вообще наше плавание к узкому, вдающемуся глубоко в берег заливу проходило не гладко. Несколько дней мне мало было что сказать моим спутникам, я ел в одиночестве и гулял по палубе один. Голова моя была целиком занята планами, как мне обратиться к Грейс. Теперь – наконец – я стал человеком, доказавшим, на что он способен и, кроме того, я, по меньшей мере, удвоил свое состояние. К тому же я показал – и она признала это, – что способен стать отцом Луи: как было известно всем и каждому, мы с мальчиком полюбили друг друга. Я планировал поговорить с ней, когда мы доставим доктора Баллантайна и Джона Сильвера в их порт, но еще до того, как сами будем на пути в Бристоль.
Однажды утром я увидел Сильвера; он сидел в дурном расположении духа и какой-то отрешенный – тот самый Джон Сильвер, который вечно был готов поговорить с кем угодно и когда угодно.
– Джим, сынок, тут что-то нехорошо. Придется мне взять Рида за грудки.
– Что такое? Чего ты хочешь, Джон? – спросил я, думая, что он волнуется из-за своей доли сокровищ.
– Мы шли бы много быстрей, если б на том бриге была команда.
Я вскочил и чуть ли не бегом бросился к Риду.
– Капитан!
– Я занят, мистер Хокинс!
Он снова стал самим собой, наш капитан Рид, чья рука теперь была на перевязи, сделанной доктором Баллантайном.
– Капитан, моему дяде и мне придется расплачиваться за любой ущерб, причиненный этому судну.
– Вы хотите сказать, что не доверяете моему умению заботиться об «Испаньоле»?
– Капитан, если разразится шторм…
Он тотчас же понял – и понял, с какой целью я об этом заговорил. И уступил без возражений, только сказал:
– Давайте договоримся, что капитан Сильвер (ах, как выразительно он подчеркнул слово «капитан»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104