ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
А наш Мартин? За что погиб наш Мартин? За Германию? Как же! За этих скотов, которые сделали его преступником! Нашего Мартина привязали к позорному столбу и расстреляли, как негодяя. Кого? Нашего Мартина! Того, кто готов был за чужую честь драться на дуэли! Нашего рыцаря и самого лучшего брата в мире! Он мечтал о горах. Он любил нас больше всего на свете. У него даже не было девушки, потому что его сердце было занято любовью к нам. И этот… людоед принес его в жертву ради своих планов! Он сидит там и радуется, что нет нашего Марти. О как я хочу, чтобы русские пришли и вытащили его из логова и распяли на кресте за все, что он совершил! Распяли на его поганом хакенкройцере!
– Эрна! Умоляю тебя!
Она уткнулась в плечо отца и зарыдала. Прохожие даже не оглядывались на них. Мало ли людей погибло в последние дни от бомбежек. Мало ли пришло похоронок с фронтов.
* * *
Che ncordarsi il ben doppia la noia
Воспоминание о былом счастье усугубляет горе. (Тассо Т. Освобожденный Иерусалим.) (итал.)
Эрна разложила на своем столе награды Мартина. Она бережно перебирала их, впервые рассматривая так близко и тщательно. Три Железных креста, из которых два на лентах, а один с булавкой. На всех роковая дата «1939» и свастика на пересечении лучей. Круглая медаль на синей ленте. Это за четыре года службы в вермахте. Этой весной Мартин должен был получить следующую степень – «за восемь лет». Правда, он говорил как-то, что послужные медали уже перестали выдавать. А вот спортивный значок. А это… значок в виде венка, пересеченного по диагонали винтовкой со штыком. Эрна знала, что это пехотный штурмовой знак. Вот отштампованный из тонкой жести и покрытый черной краской знак за легкое ранение. А вот Нарвикский почетный щит: пропеллер, якорь, эдельвейс. Мартин получил его вместе с крестом второго класса. Она вспомнила, как он рассказывал ей о Норвегии. Он приехал тогда в отпуск из России по случаю своего награждения Рыцарским крестом.
– На второй день после нашего выхода из Везермюнде мы облевали морякам все, что только можно. На нас, великих горных солдат, смотрели как на неопытных туристов. К нам в трюмы никто из матросов уже и не заходил. Там стоял такой запах! Мы валялись на трехъярусных койках, отказываясь принимать пищу, и жалобно стонали. Только человек двадцать на нашем эсминце – и твой брат среди них – еще выползали на палубу, проявляя хоть какой-то интерес к жизни. Скажу по правде, сестра, когда англичане потопили потом все эти чертовы эскадренные миноносцы, мы не жалели о них. – Тут Мартин, конечно, шутил, а Эрна звонко смеялась. – Позже, когда нас решили вернуть в Германию, мы хором кричали, что лучше пройдем пешком две тысячи километров, только бы снова не оказаться в море в утробе этих узких железных коробок. И все же, – продолжал Мартин, – Норвегия осталась в моем сердце навсегда. После войны мы обязательно с тобой поедем туда. Мы доберемся до самого Нордкапа, и ты увидишь северное сияние.
– А мы возьмем с собой Клауса?
– Какого Клауса? – нарочно не понял Мартин. – Ах, Кла-а-а-уса… Ну, не знаю, не знаю. Помнится, у тебя был еще и Петер. А до Петера этот, помнишь, такой толстый мальчишка из соседнего двора. Давай уж всех тогда соберем…
– Ну, Мартин! Перестань. Мы возьмем Клауса и Мари. Представляешь, какая будет компания!
Возможно, они еще верили в то, что говорили тогда, в январе сорок третьего года.
Эрна вздохнула и продолжила рассматривать награды. Вот Германский крест в золоте. Она взяла в руки восьмиугольную перистую звезду с огромной черной свастикой в середине. Свастика была на всех наградах и значках, но не в таком кричащем виде. Эта безвкусица могла бы быть партийной наградой, но никак не боевым орденом.
И, наконец, «Остмедаль», или, как ее называли, «мороженое мясо». Каска, граната, орел с вездесущим хакенкройцером. Все, кто воевал на Восточном фронте, получали этот «шедевр» на красной ленте, разработанный каким-то эсэсовским унтер-офицером.
Во время своего последнего приезда домой Мартин не любил рассказывать о России. Возможно, он видел там такое, о чем не хотел вспоминать. Эрна несколько раз спрашивала брата, но он отвечал односложно и сразу старался сменить тему разговора. Только однажды он проговорился:
– Если мы проиграем войну, Эрна, и русские придут сюда, боюсь, многие немцы пожалеют, что еще живы.
– Мартин, ты меня пугаешь! Они что, такие кровожадные?
– Просто им будет за что мстить.
* * *
Пятнадцатого января в полицейские участки Мюнхена стали поступать сообщения о том, что в разных частях города появились антиправительственные листовки. Всего в тот день их было обнаружено три штуки. Большие листы хорошей бумаги размером 20х30 см с короткими текстами, выполненными большими печатными буквами с легким наклоном:
«ФЮРЕР, ВЫ НЕ РАЗ ГОВОРИЛИ, ЧТО ГОТОВЫ ЗА ГЕРМАНИЮ ОТДАТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ. ВАМ НЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО УЖЕ ДАВНО НАСТАЛ ЭТОТ МОМЕНТ? НЕУЖЕЛИ ВАМ ЕЩЕ НЕ ПРИШЛО В ГОЛОВУ, ЧТО ВАША СМЕРТЬ – ЭТО ЕДИНСТВЕННЫЙ ВЫХОД И СПАСЕНИЕ ДЛЯ ВСЕХ НАС, ТЕХ, КТО ЕЩЕ ОСТАЛСЯ? ВЫПОЛНИТЕ ЖЕ НАКОНЕЦ СВОЕ ОБЕЩАНИЕ!»
Две такие листовки были прикреплены кнопками к доскам объявлений, одна – наклеена на круглый фонарный столб.
Учитывая приближающийся День рейха, полиция и гестапо мгновенно отреагировали на случившееся. Весь город был взят под усиленное наблюдение. Вспомнили о «Белой розе», однако ни по стилю, ни по количеству прокламаций какая-либо связь с нею не просматривалась. Через день появились еще три точно такие же листовки, Все говорило о том, что это дело рук одиночки. Анализ текстов и графологическая экспертиза наводили на предположение, что автором прокламаций является либо женщина, либо подросток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188
– Эрна! Умоляю тебя!
Она уткнулась в плечо отца и зарыдала. Прохожие даже не оглядывались на них. Мало ли людей погибло в последние дни от бомбежек. Мало ли пришло похоронок с фронтов.
* * *
Che ncordarsi il ben doppia la noia
Воспоминание о былом счастье усугубляет горе. (Тассо Т. Освобожденный Иерусалим.) (итал.)
Эрна разложила на своем столе награды Мартина. Она бережно перебирала их, впервые рассматривая так близко и тщательно. Три Железных креста, из которых два на лентах, а один с булавкой. На всех роковая дата «1939» и свастика на пересечении лучей. Круглая медаль на синей ленте. Это за четыре года службы в вермахте. Этой весной Мартин должен был получить следующую степень – «за восемь лет». Правда, он говорил как-то, что послужные медали уже перестали выдавать. А вот спортивный значок. А это… значок в виде венка, пересеченного по диагонали винтовкой со штыком. Эрна знала, что это пехотный штурмовой знак. Вот отштампованный из тонкой жести и покрытый черной краской знак за легкое ранение. А вот Нарвикский почетный щит: пропеллер, якорь, эдельвейс. Мартин получил его вместе с крестом второго класса. Она вспомнила, как он рассказывал ей о Норвегии. Он приехал тогда в отпуск из России по случаю своего награждения Рыцарским крестом.
– На второй день после нашего выхода из Везермюнде мы облевали морякам все, что только можно. На нас, великих горных солдат, смотрели как на неопытных туристов. К нам в трюмы никто из матросов уже и не заходил. Там стоял такой запах! Мы валялись на трехъярусных койках, отказываясь принимать пищу, и жалобно стонали. Только человек двадцать на нашем эсминце – и твой брат среди них – еще выползали на палубу, проявляя хоть какой-то интерес к жизни. Скажу по правде, сестра, когда англичане потопили потом все эти чертовы эскадренные миноносцы, мы не жалели о них. – Тут Мартин, конечно, шутил, а Эрна звонко смеялась. – Позже, когда нас решили вернуть в Германию, мы хором кричали, что лучше пройдем пешком две тысячи километров, только бы снова не оказаться в море в утробе этих узких железных коробок. И все же, – продолжал Мартин, – Норвегия осталась в моем сердце навсегда. После войны мы обязательно с тобой поедем туда. Мы доберемся до самого Нордкапа, и ты увидишь северное сияние.
– А мы возьмем с собой Клауса?
– Какого Клауса? – нарочно не понял Мартин. – Ах, Кла-а-а-уса… Ну, не знаю, не знаю. Помнится, у тебя был еще и Петер. А до Петера этот, помнишь, такой толстый мальчишка из соседнего двора. Давай уж всех тогда соберем…
– Ну, Мартин! Перестань. Мы возьмем Клауса и Мари. Представляешь, какая будет компания!
Возможно, они еще верили в то, что говорили тогда, в январе сорок третьего года.
Эрна вздохнула и продолжила рассматривать награды. Вот Германский крест в золоте. Она взяла в руки восьмиугольную перистую звезду с огромной черной свастикой в середине. Свастика была на всех наградах и значках, но не в таком кричащем виде. Эта безвкусица могла бы быть партийной наградой, но никак не боевым орденом.
И, наконец, «Остмедаль», или, как ее называли, «мороженое мясо». Каска, граната, орел с вездесущим хакенкройцером. Все, кто воевал на Восточном фронте, получали этот «шедевр» на красной ленте, разработанный каким-то эсэсовским унтер-офицером.
Во время своего последнего приезда домой Мартин не любил рассказывать о России. Возможно, он видел там такое, о чем не хотел вспоминать. Эрна несколько раз спрашивала брата, но он отвечал односложно и сразу старался сменить тему разговора. Только однажды он проговорился:
– Если мы проиграем войну, Эрна, и русские придут сюда, боюсь, многие немцы пожалеют, что еще живы.
– Мартин, ты меня пугаешь! Они что, такие кровожадные?
– Просто им будет за что мстить.
* * *
Пятнадцатого января в полицейские участки Мюнхена стали поступать сообщения о том, что в разных частях города появились антиправительственные листовки. Всего в тот день их было обнаружено три штуки. Большие листы хорошей бумаги размером 20х30 см с короткими текстами, выполненными большими печатными буквами с легким наклоном:
«ФЮРЕР, ВЫ НЕ РАЗ ГОВОРИЛИ, ЧТО ГОТОВЫ ЗА ГЕРМАНИЮ ОТДАТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ. ВАМ НЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО УЖЕ ДАВНО НАСТАЛ ЭТОТ МОМЕНТ? НЕУЖЕЛИ ВАМ ЕЩЕ НЕ ПРИШЛО В ГОЛОВУ, ЧТО ВАША СМЕРТЬ – ЭТО ЕДИНСТВЕННЫЙ ВЫХОД И СПАСЕНИЕ ДЛЯ ВСЕХ НАС, ТЕХ, КТО ЕЩЕ ОСТАЛСЯ? ВЫПОЛНИТЕ ЖЕ НАКОНЕЦ СВОЕ ОБЕЩАНИЕ!»
Две такие листовки были прикреплены кнопками к доскам объявлений, одна – наклеена на круглый фонарный столб.
Учитывая приближающийся День рейха, полиция и гестапо мгновенно отреагировали на случившееся. Весь город был взят под усиленное наблюдение. Вспомнили о «Белой розе», однако ни по стилю, ни по количеству прокламаций какая-либо связь с нею не просматривалась. Через день появились еще три точно такие же листовки, Все говорило о том, что это дело рук одиночки. Анализ текстов и графологическая экспертиза наводили на предположение, что автором прокламаций является либо женщина, либо подросток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188