– О Боже, неужели? Он ведь ходил за тобой как привязанный! Он еще страшно нам надоедал, помнишь?
Филипп улыбнулся:
– Да, было дело. Впрочем, вполне естественно, что он ходил за мной: с одной стороны, он был одинокий маленький бедолага, с другой – я был на десять лет старше, герой в его глазах. Это продолжалось, конечно, недолго, но год или два он меня очень любил. В периоды просветления он и сейчас меня любит, но он убежден, что я его главный враг и, мол, буду счастлив видеть его в могиле.
Мистер Темплком вдруг выпрямился в кресле:
– Вот что я скажу тебе, Филипп! Это Минерва вбила парню в голову такие мысли! Ревнует к твоему влиянию на него!
– Я тоже думаю, что это плоды ее влияния, но по другой причине. Она боится, что, если я буду проводить с ним много времени, я узнаю правду – если это правда. Но такая мысль не укоренилась бы в здравом уме! Зато она может возникнуть в больном. Я слышал от знающих людей, что мания преследования, всеохватная подозрительность, внезапная ненависть к самым близким и дорогим людям есть наиболее известные симптомы безумия.
– Но… Боже правый, а твой дядя знает об этом?
Филипп некоторое время молчал, мрачно хмурясь.
– Я не знаю, – наконец произнес он. – Минерва приняла меры, чтобы они с Торкилом жили в противоположных концах дома, и дядя редко выходит из своих апартаментов, разве что к обеду. Иногда мне кажется, что он ничего не знает, но я тебе уже говорил: он предпочитает уклоняться от неприятностей.
– Не мое, конечно, это дело, – откашлявшись, произнес мистер Темплком, – но не следует ли тебе рассказать ему, друг мой?
– Нет. О Господи, нет! О чем я могу ему рассказать, кроме своих домыслов? Если он и впрямь обо всем догадывается и закрывает на это глаза, Бог ему судья, и не мне заставлять его взглянуть страшной правде в глаза. Если же он в неведении, то дай ему Бог пребывать в нем подольше. Он слишком стар и изнурен заботами, чтобы выдержать такой удар. Я не хочу отравить его последние дни. Все его надежды связаны с Торкилом: это его сын, наследник всего, чем он владеет!
– Вот бы не подумал, что сэр Тимоти радеет о наследстве больше, чем леди Брум!
– О, у нее это мания! – с досадой возразил Филипп. – Но и сэр Тимоти очень озабочен своим наследием, можешь мне поверить! Я очень надеюсь, что Провидению будет угодно забрать его до того, как настанет срок конфирмации Торкила!
– Вот даже как! – изумленно воскликнул мистер Темплком.
– Боюсь, что да. Торкил становится просто опасным, – отрывисто произнес Филипп. – Если я не ошибаюсь, он основательно искалечил своего камердинера – той ночью, когда была гроза. Я видел Баджера на следующее утро в ужасном состоянии, всего в синяках, уверяю тебя, и всячески уклонявшегося от каких-либо расспросов. Делаболь наплел мне, что у Баджера скверный характер и что он подрался с кем-то из слуг, забыв, что я знаю Баджера много лет!
– Да, но… Послушай! Если Торкил так опасен, почему Баджер его выгораживает?
– Баджер ему очень предан. Несомненно также, что и Минерва делает все, чтобы Баджер счел за лучшее потерпеть – и держать язык за зубами!
Мистер Темплком, нахмурив лоб, обдумал сказанное и перевел речь в другое русло:
– Все это прекрасно, но как же остальные? Что, никто в доме ни о чем не догадывается?
– Не знаю, но думаю, что пока нет. Уолли на жалованье у Минервы; Пеннимор и Тенби могут подозревать, но они глубоко преданы дядюшке и ни за какие сокровища не станут его огорчать. А лакеи и горничные, скорей всего, считают странности Торкила в порядке вещей. Они знают, что мальчик подвержен мигреням, и привыкли, что их держат подальше от его комнаты, когда у него случаются приступы. Вправду ли он до сих пор подвержен мигреням, я не знаю, но сильно сомневаюсь. Зато такое объяснение дает Делаболю удобный повод накачивать его лекарствами, а поскольку Торкил, похоже, не помнит, что происходит с ним во время приступа, то его нетрудно убедить в том, что он лежал пластом с мигренью. Но если припадки мании преследования будут учащаться, что весьма вероятно, то станет затруднительно и далее скрывать от слуг, что ум его расстроен. Невозможно будет и предоставлять ему такую же свободу, как сейчас.
– Бедный чертенок! – сказал мистер Темпл-ком. – Неудивительно, что за ним непрерывно шпионят.
– Я выразился бы иначе. Минерва не стала бы настаивать, чтобы Уолли неизменно сопровождал Торкила в верховых поездках, не имей она к этому веских оснований. Она далеко не глупа! Торкилу никогда не разрешается выезжать за ворота без сопровождения Уолли!
– Тем не менее, он выезжает, – сухо заметил мистер Темплком. – Во всяком случае, мне точно известно об одном его выезде, и я не вижу, почему их не могло быть больше.
– Когда это случилось?
– Примерно шесть месяцев назад. Я услышал об этом от своих людей. Правда, ни я, ни кто другой не придали этому случаю большого значения, разве что Торкил всем показался особенно буйным. Он ввалился в деревенскую таверну «Красный лев» поздно вечером, хвастался, что задал им всем в Стейплвуде перцу, и требовал бренди. Кэднем – хозяин таверны, ты знаешь, – решил, что Торкил пьян, но, когда он попытался отделаться от него стаканом портвейна, тот пришел в бешенство и запустил этот стакан ему в голову. Как мне рассказывали, Торкил готов был стереть Кэднема в порошок. Я узнал об этом из третьих рук и, возможно, в искаженном виде. Но будто бы двое парней удерживали его с трудом. Однако вскоре появился Делаболь, и Торкил мгновенно утих и, кстати, выглядел при этом чертовски испуганным. Ну, вашего доктора не очень-то любят в деревне, и, когда он увел Торкила, все, кто находился в таверне, изрядно посмеялись, говоря, что так миледи и надо, раз она держит парнишку на коротком поводке, и что ей некого винить, кроме себя, в том, что за ним теперь требуется неотступный пригляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119