Револьвер им нужен. У него не было револьвера. Но он не испытывал страха. У
него для этого не было сил.
Ц Кидай револьвер, черномазый!
Да, взять револьвер и выстрелить в них, расстрелять все патроны. Медленно
он протянул вперед руку и хотел подобрать револьвер, но закоченевшие пал
ьцы не разгибались. Что-то внутри его засмеялось холодным, жестким смехо
м; это он смеялся над самим собой. Почему они не идут за ним? Они боятся. Он с
косил глаза, жадно глядя на револьвер. И вдруг он увидел, как шипящая сереб
ряная струя захлестнула револьвер и потащила с собой…
Ц Вот он, смотрите!
Ц Ну, теперь тебе крышка, парень. Слезай лучше!
Ц Осторожно! Может, у него еще револьвер есть!
Ц Слезай!
Он теперь был в стороне от всего. Замерзшие, ослабевшие пальцы уже не могл
и цепляться за край бака; он просто лежал не шевелясь, раскрыв глаза и рот,
вслушиваясь в журчание струи над ним. Потом вода снова ударила ему в бок, о
н почувствовал, что скользит по припорошенному снегом льду. Он хотел схв
атиться за что-нибудь, но не мог. Его тело закачалось на краю бака, ноги пов
исли в воздухе. Потом он свалился вниз. Он упал плашмя, лицом в снег, падени
е на миг оглушило его.
Он открыл глаза и увидел круг белых лиц; но он был в стороне, он смотрел на в
се из-за своей завесы, своей стены. Он услышал разговор, и голоса как будто
доносились издалека.
Ц Он самый и есть!
Ц Тащи его вниз, на улицу!
Ц Без воды его бы не достать!
Ц Совсем, видно, замерз!
Ц Ну ладно, тащи его вниз!
Он почувствовал, что его поволокли по снегу. Потом его подняли и втолкнул
и в люк, ногами вперед.
Ц Эй, вы там! Держите!
Ц Давай! Давай, давай!
Ц Есть!
Он рухнул в темноту чердака. Чьи-то грубые руки подхватили его и потащили
за ноги. Он закрыл глаза, чувствуя под головой неровные доски пола. Потом е
го протолкнули во второй люк, и он понял, что находится уже внутри дома, по
тому что теплый воздух пахнул ему в лицо. Его опять схватили за ноги и пово
локли по коридору, устланному мягким половиком.
На минуту они остановились, потом стали спускаться с лестницы, таща его з
а собой, так что его голова колотилась о ступени. Защищаясь, он обхватил ее
мокрыми руками, но от ударов о ступени локти и плечи так заболели, что ско
ро последние силы покинули его. Он закрыл глаза, стараясь потерять созна
ние. Но оно не хотело исчезнуть, точно тяжелый молот стучало в мозгу. Потом
вдруг удары прекратились. Улица была уже близко; рев и крики доносились, т
очно грохот прибоя. Его вытащили на улицу, поволокли по снегу. Сильные рук
и вздернули его ноги в воздух.
Ц Убить его!
Ц Линчевать его!
Ц А, гадина, попался!
Его отпустили, он упал на спину, в снег. Вокруг бушевало шумное море. Он при
открыл глаза и увидел строй белых лиц, расплывающихся в тумане.
Ц Убить черномазую обезьяну!
Двое людей раскинули ему руки, точно собираясь распять его; ногами они на
ступили на его ладони, глубоко втаптывая их в снег. Его глаза медленно зак
рылись, и он провалился в темноту.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СУДЬБА

Теперь для него не было дней и не было ночей; время тянулось длинной сплош
ной полосой, длинной сплошной полосой, которая была очень короткой; а впе
реди был конец. Ни перед кем на свете он теперь не чувствовал страха, потом
у что знал, что страх напрасен, и ни к кому на свете он теперь не чувствовал
ненависти, потому что знал, что ненависть не поможет.
Они таскали его из участка в участок, грозили, убеждали, кричали и запугив
али, но он упорно отказывался говорить. Почти все время он сидел, опустив г
олову, уставясь в одну точку на полу; или лежал ничком, вытянувшись во всю
длину, уткнув лицо в изгиб локтя, Ц так, как лежал и сейчас на узкой койке,
под бледными лучами февральского солнца, косо падавшими сквозь холодну
ю стальную решетку в камеру полицейского участка Одиннадцатой улицы.
Ему приносили еду на подносе и час спустя уносили все обратно нетронутым
. Ему давали сигареты, но они валялись на полу нераспечатанными. Он не пил
даже воду. Он просто лежал или сидел, не говоря ни слова, не замечая, когда к
то-нибудь входил или выходил из камеры. Если нужно было, чтоб он перешел с
одного места на другое, его брали за руки и вели; он шел покорно, не сопроти
вляясь, свесив голову и волоча ноги на ходу. Даже если его хватали за ворот
, грубо встряхивая обессилевшее, безвольное тело, ни надежда, ни обида не о
живляли изможденного лица, на котором, точно две чернильные лужицы, заст
ыли неподвижные глаза. Никто не навещал его, кроме полицейских чиновнико
в, и он никого не хотел видеть. Ни разу за все три дня, прошедшие после его по
имки, не возник перед ним образ того, что он сделал. Он оставил это где-то по
зади, там оно и лежало, уродливое и страшное. Это был даже не столбняк, это б
ыло упорное, чисто физиологическое нежелание на что-нибудь реагировать.

Случайным убийством поставив себя в положение, открывшее ему возможный
порядок и смысл в его отношениях с людьми, приняв моральную ответственно
сть за это убийство, потому что оно позволило ему впервые в жизни почувст
вовать себя свободным, сделав попытку путем вымогательства получить де
ньги Ц средство к удовлетворению потребности стать своим среди людей,
Ц совершив все это и потерпев неудачу, он отказался от борьбы. Высшим нап
ряжением воли, идущим из глубин существа, он отстранил от себя всю свою жи
знь вместе с длинной цепью гибельных последствий, к которым она привела,
и теперь пытливо всматривался в темную гладь древних вод, над которыми н
екогда носился дух, его сотворивший, темную гладь вод, из которых он был вз
ят и облечен в человеческий образ и наделен человеческими смутными стре
млениями и нуждами;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143