Попала в глаз. Он издал новый звериный рык, загнул в мой адрес такую фразочку, что при всей образованности в плане русской словесности я не поняла смысла (надо будет обратиться к какому-нибудь филологу, если жива останусь, чтобы перевели), зажал глаз одной рукой, но скорости не сбавил.
Я вылетела в коридор, вспомнила, что на кухне имеется набор больших ножей, висящий на стене, и ринулась туда, так и не выпуская подсвечника из рук. Дом трясся от грохота ног детины. «Как бы не рухнул», – успела подумать я, влетая на кухню. Детина ворвался вслед за мной, изрыгая проклятия. Свободной рукой я схватила какую-то кастрюлю, стоявшую на кухонном столе, и сумела огреть ею преследователя по морде, потом, сама не знаю каким образом, изловчилась – и кастрюля оказалась надетой парню на голову. Из-под нее летели такие проклятия, что, казалось, моим потомкам до седьмого колена счастья в жизни не видать. Тембр голоса у парня под кастрюлей несколько изменился, и если бы мы познакомились в другой ситуации, я бы от души посмеялась, вспомнив, как обычно ставлю механические будильники в кастрюли, чтобы они громче звонили. Тут получалось не громче, а глуше и как-то сочнее, что ли…
Парень вместо того, чтобы быстро скинуть кастрюлю, стал махать кулаками во все стороны, рассекая воздух. Ориентацию, что ли, потерял? Или перестал соображать? Хотя меня брали большие сомнения насчет наличия в его организме серого вещества, скрытого пуленепробиваемым черепом. Если оно там имелось, то только в малом количестве, достаточном для комара или паука. А вообще ему бы не помешало сделать прививку от бешенства. Или там целых сорок уколов положено?
Поскольку шприца под рукой не было, я, недолго думая, врезала парню коленом по самому дорогому. Откровенно признаться, мне не хотелось его убивать, я вообще стараюсь этого никогда не делать (только не всегда получается, скажу честно), лучше просто вывести из строя. Хотя неизвестно, что бы предпочел он сам. Но не спрашивать же?
Детина тем временем рухнул на пол, стукнувшись кастрюлей (не знаю, амортизировала она удар или наоборот), та с его башки слетела, я увидела еще более перекошенную морду, чем раньше (хотя пару минут назад мне казалось, что это невозможно), руки детины сжимали самое дорогое. Он стал с воем кататься по полу, отсекая мне дорогу к выходу. Тут мой взгляд упал на ряд кухонных ножей, за которыми я сюда и примчалась. Схватив самый большой, я сжала его в свободной руке, но не успела решить, что делать дальше: в дверном проеме возникла абсолютно голая Верка с небольшим топориком в руке.
– Ты в норме? – бросила она, глянув на детину, с воем катающегося по полу.
– Ага, – ответила я и попросила подружку как-нибудь изловчиться, чтобы стукнуть детину топорищем по голове. Тогда мы его свяжем и допросим: следовало все-таки выяснить, во что мы вляпались на этот раз.
Верка перевернула топорик, вслух посетовала, что он достаточно легкий, не то что русские топоры, которые ей доводилось держать в руках (в тех же целях, что и этот), заметила, что на иностранный пластик у нее надежды мало, но тем не менее мужику по затылку заехала, потом для надежности добавила ногой, но нога была обута лишь в домашнюю тапку, так что с ударом не очень получилось, но тут присоединилась я и уже подсвечником заехала детине все по тому же затылку. На этот раз сработало – он отключился.
– Веревку ищи, – крикнула я Верке, бросаясь к старой тумбе, стоявшей в углу, в надежде найти там что-нибудь подходящее.
Но подружка действовала нашим старым, уже опробованным в деле способом. Сорвав занавеску (тонкую и грязную, поднявшую столб пыли, от которой мы даже расчихались), она быстро разрезала ее на куски одним из ножей, помянув недобрым словом хозяина, который их плохо точит. Этими кусками мы и связали детину, правда, с его силушкой молодецкой не могли быть стопроцентно уверены в надежности пут. Хотя теперь могли спокойно приняться за поиски веревки: в первый после пробуждения момент парень останется связанным.
На кухне веревку мы не нашли, хотя и открыли все ящики.
– Может, ее здесь и нет? – робко высказала предположение Верка, а потом заметила: – Пойду-ка я оденусь. Что-то холодно.
Я поняла, что мне тоже холодно и что дом остыл. Я предложила сходить за простынями, разрезать одну и связать парня и ею. Оденемся потом. Все-таки нейтрализовать противника важнее.
Даже не дожидаясь моего приказа, Верка куда-то сбегала, быстро вернулась, мы вдвоем разрезали принесенный пододеяльник, добавили пут на тело детины, а также заткнули ему рот кляпом.
– Ладно, пошли одеваться, – сказала я.
Верка выходила первой. Сделав шаг в коридор, издала дикий вой, сотрясший стены и, пожалуй, донесшийся до Питера. У нее хватило сил заскочить назад на кухню, зажимая одной рукой раненое плечо. Другой она захлопнула дверь.
– Держи ее, Ланка! – заорала подружка.
Верка вопила истошным голосом, из коридора послышался дикий топот, дверь стали рвать на себя с другой стороны. Я держала изо всех сил, но они кончались. Себя ругала последними словами: как могла забыть про того парня, которого первым огрела подсвечником по башке? Надо было не резать по двести простыней, а сходить проверить негодяя. Сама виновата, дура!
– Взгляни, нет ли у этого в кармане какого-нибудь пистолета! – крикнула я Верке, кивая на детину, так и валявшегося на полу в бессознательном состоянии.
Подружка временно прекратила изображать из себя умирающую (инстинкт самосохранения у нее развит не хуже, чем у меня, а то и лучше) и, чтобы не лишиться жизни вообще, здоровой рукой обшмонала карманы детины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15