“Думаю, что бедняге просто не удалось в жизни как следует потрахаться”.
Навязчивые восхваления Теннесси собственной незаурядной сексуальности и его утверждения, о том, что он отдаёт предпочтение активной мужской роли, перемежаются с эпизодами, в которых, напротив, он сам настойчиво предлагает себя незнакомым мужчинам в качестве пассивного партнёра. Вдвоём с приятелем они “снимали” любовников в ходе “круизинга” – прогулки по местам, где собираются геи. Там “группками собирались моряки и солдаты, и там я вступал с ними в грубые и откровенные переговоры. Я мог подойти к ним и спросить (стёрто автором) – иногда они принимали меня за сутенёра, ищущего клиентов для проституток, и отвечали: “Согласны, где девочки?” – и мне приходилось объяснять, что “девочки” – мой партнёр и я. Они разражались смехом, начинали о чём-то переговариваться, и – в половине случаев соглашались, после чего отправлялись на квартиру моего партнёра или в мою комнату в общежитии АМХ – Ассоциации Молодых Христиан”.
Однажды, когда напарником Тома по круизингу был уже новый партнёр, снявший для этого случая номер в отеле, подобная история закончилась совсем невесело. Они подцепили двух морячков, и когда с сексом “было покончено, моряки внезапно вырвали из стены телефонный провод, меня поставили к стенке, а друга стали избивать, выбив ему несколько зубов. Потом к стене поставили его – угрожая ножом – а бить начали меня.
Верхним зубом мне насквозь пробило нижнюю губу.
Насилие и ужас лишили меня чувств. Мой друг отвёл меня в АМХ, но я был в бреду и ничего не соображал. В АМХ терпеливый молодой врач зашил мне губу”.
Не правда ли, картина настолько отличается от всей предыдущей похвальбы, что, казалось бы, Теннесси Уильямс пишет о двух разных людях.
Между тем, он и сам не чурался криминальных проделок. По его рассказам, в голодное послевоенное время, переживаемое итальянцами, он и ещё два богатеньких американца, “сопровождаемые бесстыдным австралийцем, подбирали римских мальчишек, продававших сигареты, и на моём джипе отвозили их в дикие места. Там мы припарковывали джип, и исчезали в чаще с кем-нибудь из продавцов сигарет. Всё это были скорее шалости. Но привели они к моей третьей ночи за решёткой”.
Кто же он, подлинный Том (Теннесси – его псевдоним) – активный и неутомимый сексуальный гигант, начисто лишённый феминных манер и интересов, или, напротив, – крайне уступчивый, скорее, пассивный партнёр, мечтающий отдаться грубому, а иногда и опасному самцу?
Противоречивость его поведения дополняется ещё и обычными для него демонстративными выступлениями в защиту общественной морали, попранной геями (странная привычка для человека, побывавшего в весьма двусмысленных переделках!). Особенно комична одна из историй, рассказанных писателем Дотсоном Рейдером, любовником Уильямса (передаю её со слов Льва Клейна). Дело происходило в Италии на палубе плавучего ресторанчика. Однажды его посетители увидели, что к плоту, находящемуся неподалёку в лагуне, подплыли двое парней, скинули плавки и занялись сексом. Теннесси поднял крик, требуя, чтобы столь наглое нарушение нравственности было немедленно прекращено, а преступники понесли заслуженную ими суровую кару. Все уговаривали его угомониться, но он был вне себя. Вызвали метрдотеля, который направил к плоту официанта, наделённого карательными полномочиями. “Молодой официант разделся до плавок, – рассказывает Рейдер. – Мы увидели, как он подплывает к плоту. Он взобрался на него, постоял некоторое время, глядя на то, что проделывали два парня, а затем …скинул свои плавки и присоединился к забаве. Теннесси выскочил из отеля в праведном гневе” .
Заметим в скобках, что сам поборник морали и скромного поведения постоянно встречает “косые и пренебрежительные взгляды со стороны персонала отеля, но меня это нисколько не трогало – мне никогда не удавалось ладить с персоналом отелей и с квартирными хозяйками”. Ещё бы, ведь он каждый вечер приводит в свой номер новых юнцов, чья профессия ни у кого не вызывала сомнений! А на скольких шалых солдат и матросов или вечно пьяных представителей “голубой” богемы, приходящих в обществе Тома в его номер, насмотрелись консьержки и портье? Вопреки его уверениям, это его в немалой степени нервировало, хотя, разумеется, не могло удержать от новых авантюр. Пожалуй, лишь в Париже он чувствовал себя вполне комфортно, найдя жильё, полностью соответствующее его привычкам и вкусам: “Это был вполне беспутный отель; там ничего не имели против юных визитёров” .

Психосексуальное развитие Тома

Чтобы понять подоплёку столь противоречивых поступков и суждений, надо проследить психосексуальное развитие драматурга с самого раннего детства.
Том воспитывался в авторитарной семье, где всем заправлял отец. Что же касается матери, миссис Эдвины, то сын и дочь постоянно находились под её жёсткой гиперопекой. Она лишала Тома возможности контактировать с ровесниками – “с Альбертом или другими грубыми мальчишками” 8–9 лет, к которым он так тянулся, поскольку предпочитала, чтобы он играл с девочкой по имени Хейзл.
В пятнадцатилетнем возрасте с Томом произошла история, отчасти родственная той, о которой рассказал французский поэт Жан Кокто: “Тем летом было полно мальчишек, от которых я не мог отвести глаз, когда они загорали на скалах у горной речки” . Попав в дождь, “мальчишки разделись прямо передо мной, а я так и стоял в мокрой одежде, и им пришлось силой раздеть меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168