То, что именно его выбрал в качестве своего партнёра Сергей, а также то, что он находил близость с мужчинами всё более и более привлекательной по мере своего созревания, говорит о том, что его выход на однополые связи был неслучайным. В прежние годы, когда гомосексуальность преследовалась законом, а информация о ней была крайне скудной, девиация автора письма могла бы остаться латентной (нереализованной). Как правило, такое положение вещей приводит к невротическому развитию и к различным отклонениям в сексуальной сфере. Впрочем, по мере осознания собственной сексуальной нестандартности, многие из «ядерных» гомосексуалов, в зависимости от этических принципов, социальных установок и реальных возможностей, в том числе определяемых типом половой конституции индивида, всё-таки всегда находили приемлемые для них формы однополых контактов.

Форстер и персонажи его романа

Каждое новое поколение убеждено в том, что оно умнее и прогрессивнее старого. Если речь идёт о сфере половых взаимоотношений, это утверждение кажется бесспорным. Европейцы, выросшие после второй мировой войны и воспитанные сексуальной революцией середины ХХ века, разительно отличаются от своих предшественников по срокам начала половой жизни, по отношению к браку, по степени информированности в области «техники секса», контрацепции и т. д. Но стали ли люди от этого более здоровыми и счастливыми?
Ответ на этот вопрос очень непрост. На ум приходит банальная фраза о неоднозначности прогресса, о том, что за него надо платить, и что, выигрывая в одном, люди теряют в другом. Врач знает об этом больше, чем кто-либо: триумфальное вторжение антибиотиков в медицину вызвало появление новых штаммов микроорганизмов, устойчивых ко всем антимикробным препаратам. Чего стоит так называемый патоморфоз хламидий или туберкулёзной палочки!
Что же касается неврозов, в частности, сексуальных нарушений психогенного характера, то так ли кардинально изменились причины их возникновения?
Сравним печали и радости Мориса и Джима. Их поведение соответствует духу разных эпох. Но в главном они одинаковы: оба – «ядерные» гомосексуалы; оба безуспешно пытались стать «нормальными» и переключиться на женщин (правда, это желание, будучи постоянным у Джима, для Мориса стало актуальным лишь в периоде его душевного кризиса). Джим близко подружился с любовницей своего бисексуального партнёра, но, увы… «он испытывал отвращение к нежному, податливому женскому телу» . Морис лишь однажды сделал шаг в сторону прекрасного пола. Его избранница тут же почувствовала: «тут что-то не то. Его прикосновение показалось ей отталкивающим. Это было прикосновение трупа» . Порываясь порвать со своей гомосексуальной ориентацией, чтобы жениться и завести детей, Морис остро чувствовал опасность подобного шага. Он «взял из библиотеки биографию Чайковского. Эпизод с женитьбой композитора мало что сказал бы нормальному читателю, который смутно предположил бы: не ужились, мол, – но Мориса он взволновал чрезвычайно. Он знал, что означала та трагедия, и понимал, как близко подвёл его к ней доктор Бэрри» .
На этом сходство молодых людей исчерпывается. Джиму свойственна интернализованная гомофобия, не вполне им самим осознанная и понятая. Морис пережил тягостный этап невротического отвержения собственной гомосексуальности, но свой невроз победил. Между тем, степень информированности обоих молодых людей в области половых взаимоотношений, казалось бы, обеспечивала явные преимущества Джиму. Если он обладал весьма богатым сексуальным опытом, то Морис был близок лишь с двумя партнёрами. Если американца учила сама жизнь, то англичанин по части гомосексуальности получил старомодное «классическое образование». Он – наивный «теоретик». Осознавая собственную гомосексуальность и ведомый старшим другом и воспитателем Клайвом Даремом, Морис читает античных авторов, штудирует диалоги Платона «Пир» и «Федр».
Правда, чтением дело не ограничивается, ибо их с Даремом тянет уединяться, обниматься, ерошить волосы друг другу. Лишь спустя год после их знакомства, Клайв решается, наконец, сказать Морису:
– Я люблю тебя.
В ответ раздаётся возмущённый возглас друга:
« – Какой вздор! Ты англичанин, Дарем. И я англичанин. Перестань нести чушь. Я не обижаюсь на тебя лишь потому, что знаю: ты совсем другое имеешь в виду, ведь это переходит все границы, и ты сам это понимаешь. Это – тягчайший из грехов, ты не должен говорить об этом. Дарем! Право, какая мерзость…
Но друг его уже ушёл – ушёл, не сказав ни слова, он летел через двор к себе, и звук захлопнувшейся за ним двери раздался сквозь весенний шум».
Понадобилось несколько недель, чтобы Морис в муках осознал факт собственной гомосексуальности и понял, что любит Клайва не только как друга. И тогда он поступил как романтический герой: забрался ночью через окно в комнату любимого и наклонился над его постелью.
« – Морис…
Он услышал своё имя, названное во сне. Его друг позвал его. Минуту он стоял потрясённый, а затем новое чувство нашло для него слова, и, осторожно положив руку на подушку, он ответил:
– Клайв!».
Подобная «давидкопперфилдовская муть» (как сказал бы Холден из знаменитого романа Сэлинджера) донельзя возмущает современных молодых читателей. Их, воспитанных на принципах потребительского гедонизма ( «мы берём от жизни всё и покупаем пиво фирмы имярек!» ), бесит поведение двух влюблённых молодых людей, которые вопреки всякой логике занимаются чем угодно, только не сексом. Сценку ночного свидания они воспринимают с удовлетворением:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101