Привели на пристань, посадили на пароход и повезли по Волге далеко-далек
о. В конце концов очутился я в военном городке, в казарме, на втором ярусе д
еревянных нар.
Вот так и началась моя служба. И как же она мне понравилась! Обут, одет, три р
аза в день накормят, в кино сводят, спать уложат и поднимут. Чего ж еще надо
?! У приемного отца я вдоволь наедался только по праздникам.
Армия любит толковых, старательных. И я старался! Прикажет командир Ц вд
ребезги разобьюсь, но выполню. Специально лез на глаза начальству, чтоб о
но меня заметило и что-нибудь приказало. За это меня и хвалили и в пример д
ругим ставили. Бывало, на вечерней поверке старшина Колупаев выстроит ро
ту, скомандует:
Ц Смирно! Красноармеец Сократилин, выйти из строя!
Я два шага вперед и хрясь каблуками.
Ц Красноармейцу Сократилину за образцовое несение караульной службы
объявляю благодарность! Ц рявкнет Колупаев.
А я еще громче:
Ц Служу советскому народу, то бишь Союзу!
Вот уж и забывать начал. За все годы службы ни разу не сидел на губе…
Здесь я получил образование и почувствовал себя человеком. До службы-то
был совершенно темным. Я, двадцатилетний парень, искренне верил, что если
баню поставить на колеса, то она поедет, как паровоз. А земля оттого сухая,
что в ней мало червей. В школе-то я учился всего два месяца. Может быть, и го
д бы проучился, но… Глупейшая история вышла. Как-то на уроке загадал я учи
тельнице загадку про зеленец. Учительница покраснела, зажала пальцами у
ши, закричала тонким, визгливым голосом: «Вон из школы, хулиган! И не смей б
ез родителей возвращаться!» Не знаю, за что приняла учительница «зеленец
» Ц обычный веник, только загадку я не считал охальной. Ее все, даже беспо
ртошные ребятишки, знали в деревне. Родители, разумеется, в школу не пошли
, наоборот, они обрадовались, что так неожиданно и без хлопот избавились о
т всеобуча. Мать сказала: «Ну и ладно. Нечего ему туда и шляться. И так чуней
не напасешься». Она была права. Нас в семье было пятеро огарков, и отец не у
спевал готовить чуни, хотя и плел их не разгибаясь.
Зиму я просидел на печке. Этой же зимой у пастуха Колчака сдохла собака. Ве
сной я был взят Колчаком на ее место. Правда, на сходке определил меня мир
к нему в подпаски за три меры ржи, две меры овса, полмеры гречихи, пять мешк
ов картофеля.
Пастух Колчак был росту огромаднейшего и осанки величественной. Морда в
ся в волосах, один только лоб блестит на ней, как плешь. Глядеть не нагляде
ться, когда он шел по деревне впереди стада в широченном армяке, которым м
ожно было укрыть сразу и телегу и лошадь. Семиаршинный кнут висел у него н
а плече, как аксельбант, а на голове копной сидела лохматая папаха. Вылиты
й генерал! Единственно, что мне не нравилось у него: уж очень он плевался, с
ловно рот у него был набит ржаной мякиной.
Говорил он так:
Ц Богдан, тьфу. Не выйдет из тебя дельного пастуху, тьфу!
Ц Почему же, дяденька Колчак?
Ц Потому что ты человек ума глупого, тьфу! За два года не научился кнутом
хлопать, тьфу!
Что верно, то верно. С кнутом у меня не ладилось. Колчак же играл им как хоте
л. Бывало, раскрутит над головой да как рванет Ц лес вздрогнет и листья по
сыплются. А я возьмусь крутить Ц или по уху себе, или по ногам.
А все-таки добрый был мужик Колчак, человечный и пастух отменный. Правда,
спуску он мне не давал, но и жалел тоже. Мы привыкли друг к другу, как родные
. Жили вместе в крошечном, как скворечник, домике, в котором, кроме печи, дву
х табуреток, стола и деревянных нар, ничего не было. Зимой Колчак тоже не с
идел без дела. Он резал скот. Рука для этой работы у него была крепкая. За ра
боту с ним расплачивались натурой. Мясом и самогоном: А выпить Колчак мог
столько, сколько и поднять.
Как-то позвали Колчака зарезать двенадцатипудового борова. Борова зако
лоли, осмолили. Хозяйка выставила на стол ведро самогонки, чугун картошк
и со шкварками и сковороду жареной печенки. Когда самогонку выпили, карт
ошку с печенкой съели, хозяйка попросила перенести тушу борова из сеней
в кладовую. Кроме нас с Колчаком угощались еще двое мужиков. Колчак пошев
елил тушу и плюнул:
Ц Один сволоку.
Он присел. Мы с трудом затащили ему на спину борова. Колчак резко поднялся
, громко охнул и крепко выругался. Он сделал шаг, и его бросило вправо, пото
м влево. Так его швыряло из стороны в сторону. Но тушу он не бросил, донес и д
аже сам до дому дошел. Лег на нары, попросил воды. Я подал ему кружку, он выпи
л и сказал:
Ц Хорошо. Будто пожар внутрях потушил.
А потом приказал поставить ведро воды к изголовью. Он пил воду, пока не ско
нчался.
Перед смертью вспомнил обо мне. Поманил пальцем, положил мне на голову ру
ку: «Эх, Богдан, Богдан», вздохнул, плюнул и умер.
Жить в нашем скворечнике я больше не мог. Вернулся в семью и пас скот до по
следнего дня, как идти на службу. В колхозе жалели, что я ухожу. Но мне уж оче
нь надоела эта работа. С тех пор и природу не люблю. До того она мне тогда об
рыдла.
Таких неучей, как я, набралось немало. Школу специально для нас организов
али. Учился жадно. В двадцать один год садиться за букварь поздновато. Что
б наверстать упущенное, я лез из кожи.
Выходной день. Рота разбредется кто куда. В казарме тихо. Сижу в красном уг
олке, задачки решаю. Подойдет старшина Колупаев, спросит:
Ц Все учишься, Сократилин? Молодец! Хорошенько учись! Чтоб потом не бегат
ь и не стучать прямой кишкой.
Хоть я и не очень-то понимал эту афоризму, но догадывался, что стучать пря
мой кишкой Ц распоследнее дело.
1 2 3 4 5 6 7