К немцам
разносчикам он подходил последним, не заглядывал в бак, не тянулся за эма
лированной кружкой, а ждал, когда ему подадут, и был глух к шуточкам перево
дчика о баланде, которую тот называл «щи», «борщ», «суп». Он не заговаривал
с немцами, не поднимал на них глаза, но во всем, что он делал, как морщился, к
ак неохотно поднимался с нар или пола, был ясно виден вызов.
Ц Чего лезть на рожон? Ц сказал тот из военнопленных, который был посде
ржаннее.
И я тоже со страхом ждал, чем это кончится. Боялся, что немцы его изобьют, сл
омают и он уже не сможет так себя вести. И в эшелоне, и в пересыльном лагере
мне уже случалось видеть, как избивали и ломали тех, кто лез на рожон. И они
потом уходили в тень, переставали утверждать правила поведения в лагере
, потому что эти правила можно утверждать только собственным поведением
. Сам я не лез на рожон потому, что не чувствовал у себя сил для этого. И, коне
чно, мне хотелось, чтобы стычка произошла и чтобы раздражительный вышел
победителем, потому что недоказанный вызов Ц я уже понимал это Ц недор
ого стоит. Однако прорвалось не совсем так, как я ожидал. В тот день раздра
жительный, как всегда, подошел за баландой последним. И всего-то он сделал
Ц чуть позже встал, чуть медленней подошел, чуть ленивей, чем надо, протя
нул руку за кружкой. Но повторялось это каждый день, и немцы следили за ним
. Они тоже готовились. Немец разносчик выругался: «Свинья»,Ц колыхнул по
ловником и налил баланду в кружку. Раздражительный взглянул на него со с
воей улыбочкой.
Ц Ты что же, гад, налил?
Немец вспыхнул Ц уловил интонацию,Ц о чем-то спросил переводчика. Пере
водчик кивнул. Бак разделял раздражительного и разносчика. Немец был в ф
артуке, в синем тюремном комбинезоне, лицо его покраснело. Он замахнулся
алюминиевым половником, а раздражительный приготовился плеснуть в нег
о баландой. В глазах раздражительного не было страха, напротив, в них появ
илась странная веселость. И только побледнели пальцы, сжимавшие эмалиро
ванный цилиндр. Переводчик с видимым интересом ждал. Немец разносчик отк
лонился, а раздражительный вылил баланду в парашу. Переводчик побледнел
. Валька сказал:
Ц Лучше бы мне отдал.
У меня тоже была минута отчаяния, когда я увидел погибающую еду. Немец раз
носчик сказал что-то злорадное и наставительное. Похоже, что он был полно
стью удовлетворен. Больше того, получилось даже лучше, чем он ожидал. Он за
хлопнул крышку термоса, захватил ее зажимами Ц и все это демонстративно
, громко. С шумом захлопнули нашу решетку, закрыли ее на замок. Переводчик,
опять словно обращаясь к нам за сочувствием, показал на голову Ц сумасш
едший! И немцы ушли.
Я видел, что отчаяние, которое у меня вызвала погибшая еда, затронуло всех
. Валька спешно допивал из кружки свою жидкую баланду. Кто-то еще поторопи
лся. Но остальные ждали. За выходку раздражительного надо было расплачив
аться всем. И не все этого хотели. Теперь мы смотрели на мужчин-военноплен
ных.
Ц Из-за чего сыр-бор? Ц спросил тот, кто шофером работал.
Ц Гнилая картошка, что ли,Ц сказал раздражительный.
Ц Да там все гнилое,Ц сказал военнопленный. Он с сожалением посмотрел в
свою кружку, поболтал, отпил еще, прикинул, столько осталось, и сказал нам:

Ц Сливайте!
Но раздражительный закрыл его кружку рукой. От баланды он отказался.
Смысл такого ежедневного опасного, изнурительного и, по-видимому, не дос
тигающего никакой цели самоутверждения я понял потом, но и тогда я был по
лностью на стороне раздражительного. О Германии он говорил так, будто эт
о и не Германия вовсе. Будто не на каждом шагу здесь немцы, русскому и ступ
ить нельзя. Я бы разбился для него в лепешку, если бы он сказал мне: «Ляжешь
рядом». Всюду пошел бы за ним, но шансов у меня не было. Он обижал Вальку и по
крикивал на меня, сдвигал с места, которое ему понравилось, и вообще словн
о ревновал нас, сопляков, к тюрьме, в которую мы, по его мнению, попали без до
статочных для этого оснований.
Еще в камере были четверо пацанов лет по шестнадцати-семнадцати, к котор
ым мне хотелось прибиться. Но они держались замкнуто, на вопросы отвечал
и односложно и даже между собой старались не очень разговаривать. Они то
же откуда-то бежали и, судя по всему, старались держаться вместе, чтобы оп
ять, как только представится возможность, бежать. План у них был такой: заб
раться в воинский эшелон, который шел на восток, и продержаться без еды не
делю или больше, пока эшелон не пересечет границу. Это был и наш с Валькой
план Ц забраться в какой-нибудь вагон с военной или строительной техни
кой и сидеть там, пока не привезет.
Вопрос был в том, как найти такой эшелон, как найти станцию, на которой он с
тоит, как пройти на эту станцию и еще многое в таком же роде. Но тут уж мы про
сто полагались на счастье.
Но и прибиться к пацанам у меня было мало шансов. Что я мог им предложить? Н
и физической силы, необходимой в таких предприятиях, ни выносливости, ни
просто общительного характера.
И еще я думал, что мне страшно не повезло на мои пятнадцать лет. Я был высок
им и тощим. «Цу лянг, абер цу дюн»,Ц сказал врач в пересыльном лагере. Этот
мой очевидный недостаток силы при высоком росте был почему-то всем неси
мпатичен. И я все время перенапрягался: брал больше, чем мог понести, стара
лся казаться храбрее, чем был на самом деле. Будь я на год или два старше и с
ильней, думал я, все было бы по-другому.
«Длинный, но тонкий».
В воскресенье нас на весь день оставили в камере. Утреннего хлеба в воскр
есенье не полагалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19