Но что ей могло там понадобиться? Она хотела увидеть меня?
Ты ходишь по кругу, Элиз, ты, как белка в колесе, стачиваешь зубы и когти о решетку жестких рассуждений, не менее жесткие, чем решетка. «Посмотри» по-другому. Подумай иначе. Если я считаю, что убийство — это условие задачи, я должна научиться читать его. Потому что решение скрыто в условии. Спрятано за темными формулировками.
— Я закончила портрет Леонара, хотелось бы, чтобы ты мне сказала свое мнение, Летиция. И вы, конечно, тоже, Элиз.
Я медленно выплываю из свих размышлений. Мускусный запах Жюстины. Летиция, читающая статью об альтернативном роке, нервно шелестит страницами.
— Я совершенно не разбираюсь в живописи, — сухо отвечает она.
— Но мне не нужно мнение профессионального критика, я просто была бы очень рада узнать твое мнение о моей работе. Чисто по-человечески.
Очко в пользу Жюстины. Летиция вздыхает: «О'кей». Меня везут к лифту.
Комната Жюстины. Внутри кто-то есть. Ощущается тепловое присутствие.
— Они пришли посмотреть твой портрет, Лео. Чай еще остался?
— До-б-рый в-е-чер.
Тонкие пальцы Летиции больно сжимают мое плечо. Леонар шарит среди посуды, ударяя одним предметом о другой. Этакая демонстрация. «Посмотрите на животное, вот оно у меня, я его приручила».
— Будь так любезен, можешь повернуть полотно?
Она не произносит слово «дорогой», но оно явно подразумевается.
— Ну вот! — говорит Жюстина, которая в любых обстоятельствах ведет себя так, словно она все видит.
— Боже мой! — шепчет Летиция. — Какое… какое насилие! Все эти цвета, черный и зеленый… такие темные!
— Глубина пропастей межзвездных пространств, кипящих в черепной коробке нашего Лео! — театрально восклицает Жюстина.
— У ме-ня г-ла-за зе-леные, — лепечет Леонар, видимо, для моего сведения.
— Но они такие холодные, такие непроницаемые! — ахает Летиция. — Можно подумать, два камня на дне пруда!
— Леонар полон льда, — объясняет Жюстина, — льда, который трещит и двигается и под которым прорастают весенние цветы.
— Ну, я не знаю, я… Честно говоря, меня эта картина приводит в замешательство.
— Все, что не действует по нормальным законам, приводит в замешательство, тебе не кажется? Ты, я, Леонар, Элиз — все мы чудовища. Ах, чай, спасибо. Дай же чашечку Элиз.
Дрессированная собачка из астрономического цирка ставит чашку мне на колени, я обхватываю пальцами огненно-горячий фарфор и, неожиданно для самой себя, выпускаю чашку. Она разбивается.
— Что такое? — спрашивает Жюстина. — Чашка упала? Ничего страшного. На этажерке есть тряпка. Летиция, мне бы очень хотелось написать твой портрет до отъезда, — продолжает она.
— Когда вы уезжаете?
— Кажется, в следующую субботу. Франсина должна заняться билетами на самолет. Юго отвезет меня в Ниццу, в аэропорт. Я еду в Берлин, на пре-пассеистическую выставку.
— Хм… пре-пассеистическую? — повторяет Летиция.
— Да, постмодернизм себя изжил. Надо идти дальше. Возвращение к традициям, реакция. Мы находимся на рубеже между после-пост-модернизмом и началом завтрашнего дня.
Я представляю себе Жюстину в образе комиссара полиции с целыми бригадами инспекторов, находящихся под действием прозака. «Но скажите, вы убили его, чтобы забрать его жизнь, или вы жили, чтобы украсть его смерть?»
— О, — восклицает Летиция, — «ПсиГот'ик»!
О чем это она?
— Вы знаете этот журнал? — с удивлением спрашивает Жюстина.
— Нет, но выглядит он забавно.
— Не знаю, забавно ли, но он интересный. Это журнал по искусству, занимающийся вопросами связей между расстройствами личности и креативностью, — объясняет Жюстина. — Я сделала для них одну или две выставки и подготовила несколько концептуальных статей об экспериментальном искусстве.
Расстройства личности. Выражение, довольно часто повторяемое кровожадным Вором.
— А кстати, который час? — вдруг спрашивает Жюстина.
— Шесть часов, — отвечает Летиция.
— Ах, мне надо позвонить, — извиняется она. — Где-то тут должен лежать мой мобильный.
— Вот он. Мы уходим. До свидания.
Мы выходим, Леонар тоже.
— Осторожно, Леонар, — говорит ему Летиция. — Жюстина пытается похитить твою душу.
— У ме-ня н-ет д-ду-ши, — очень спокойно отвечает Леонар.
Он, прихрамывая, уходит к себе. Мы спускаемся.
— Если бы вы это видели, — шипит Летиция, везя меня в салон. — У меня мороз по спине пробежал. Черные линии, пересекающие полотно во всех направлениях, и пятна почти что минерального зеленого цвета, как будто открылась дверь, а за ней что-то ужасное.
Блокнот: «А мой портрет?»
— Он мягче. Вы сидите в синем небе, как большой подсолнух, а ваши волосы развеваются в виде ореола. Можно сказать, Офелия, перенесенная на картину Ван Гога.
Офелия, тонущая в синем альпийском небе.
« Ты будешь ей позировать?»
— Не знаю. Боюсь, что я буду глупо выглядеть, позируя кому-то, кто не может меня видеть. Все эти ее штучки медиума меня нервируют. А, с другой стороны, мне было бы довольно любопытно увидеть, что она может из меня сделать, — мечтательно добавляет она. — Так и вижу, что она одевает меня во что-то коричневое, как гусиные какашки, и добавляет немного грязно-белого в виде глаз.
Прелестный девичий юмор…
— Простите меня, Элиз, — вдруг шепчет она возбужденно, — но Леонар только что спустился и подает мне знак!
Все, оставим мамочку в ее кадиллаке и бросимся со всех ног к чудовищу с зелеными глазами. Я кажусь самой себе маленькой креветкой в большой корзинке крабов. Появление Лорье действует на меня, как глоток свежего воздуха. Протягиваю ему листок, где записала волнующие меня вопросы. Он читает их вслух. Потом прочищает горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88