Вселенная сузилась до ощущения тяжести бластера в руке, ранца на спине и необходимости поднимать сначала одну ногу, ставить ее на землю, потом поднимать вторую, и так далее, снова и снова. Если он задевал за скалу или хотя бы ветку, это ощущалось как прикосновение горящей головни.
В какой-то момент он почувствовал на лице слезы и торопливо вытер их грязным рукавом. Никто никогда не видел Иоситаро плачущим, не увидит и сейчас. Никто и никогда, с тех пор… Он уже и не помнил, с каких пор. Он ненавидел себя, он ненавидел всех людей на свете. Кипчака за то, что тот гнал их в таком убийственном темпе; этого подонка ведущего за то, что он попер прямо в гору, которую можно было обойти стороной; даже того сукина сына, который шел сразу за Иоситаро и нес его рюкзак. Все подонки, все до одного.
Он тупо проглотил похлебку, которой Махим накормила его в середине дня, но спустя несколько минут его вывернуло наизнанку. Махим сделала Иоситаро укол. Кто-то помог ему подняться. Он зашатался, точно собираясь вот-вот рухнуть под тяжестью ранца, но устоял на ногах. Они пошли дальше.
День, казалось, растянулся на месяцы и годы мучительной боли, и теперь, снова чувствуя слезы на щеках, Иоситаро уже не вытирал их. Он не замечал ничего вокруг, не волновался из-за того, что 'раум могут устроить им засаду. По крайней мере, тогда он сможет отдохнуть; даже быть застреленным казалось ему не страшнее того, что происходило сейчас.
В конце концов они остановились. Кто-то подвел его к дереву, снял ранец и велел сесть на землю. Кто-то другой снова накормил Иоситаро похлебкой, и на этот раз его не вырвало. Махим сделала ему еще один укол, и он почти мгновенно отключился.
Он очнулся, когда серый рассвет только-только занимался; очнулся с ощущением чуда. Не веря себе, осторожно ощупал руки и ноги. Нет, он не умер, если, конечно, не предположить, что на том свете тоже есть джунгли. Он чувствовал запах своего тела, и это все еще был запах болезни. Но он был жив. Вспомнилось, как вчера он плакал, и – вот удивительно! – это не вызвало ощущения стыда.
«Ты, кажется, выкарабкался, дружище, – мелькнула мысль. – Взял еще одну высоту. Разве не этому тебя учили?»
Он отбросил эту мысль как безнадежно романтическую, с удовольствием ощущая, что новый день в джунглях уже не пугает его.
Они преследовали 'раум еще два дня, поднимаясь все выше к нагорью. Деревни попадались все реже, в последнюю ночь 'раум разбили лагерь и вовсе в роще квэльфов. Команда «Гамма» не могла позволить себе такой роскоши и спала на открытой местности. Но, по крайней мере, прекратился дождь – начинался сухой сезон.
Иоситаро шел ведущим. Он чувствовал себя прекрасно – каждый нерв поет, прикосновение ветра к коже подобно ласке. Воздух был чистый, свежий, и каждое дерево, каждый цветок имели свой собственный запах, который невозможно было спутать ни с каким другим. Иоситаро дышат медленно, ритмично, нижней частью диафрагмы, как когда-то на далекой родине его учил сэнсэй. Он чувствовал присутствие врагов на расстоянии двухсот, может быть, трехсот метров впереди; чувствовал беззаботность и уверенность, с которой они шли.
Хлопок Петра по плечу заставил его подскочить. Тот кивком велел Иоситаро вернуться в колонну. Настала очередь другого идти ведущим – никто не мог долго сохранять необходимую степень внимания. Мимо прошел финф Невент, на мгновение обнажив зубы в бессмысленной ухмылке. Немного отстав, Иоситаро пошел следом за ним.
Внезапно джунгли впереди взорвались. Невент пошатнулся и упал на спину, раскинув руки и выронив бластер. Иоситаро услышал треск выстрелов, увидел, как Невент забился в конвульсиях, замычал и остался недвижим.
– Бей их! – закричал кто-то, кажется, Кипчак.
Иоситаро перешагнул через труп Невента и дал очередь, борясь с неистовым желанием припасть к земле. Нащупал гранату у пояса, сорвал ее, швырнул, присел и дал еще очередь. Вокруг стреляли его товарищи, и огонь со стороны 'раум ослабел. Иоситаро швырнул вторую гранату, откатился, заставил себя встать на колени, поднял бластер и снова открыл огонь по зарослям впереди.
Потом стало очень тихо, и Кипчак прокричал:
– Отходим!
Иоситаро начал отступать. Выстрел сорвал ветку над его головой, от неожиданности он едва не упал.
– Хватит! – надрывался Кипчак. – Назад! Уходим!
И они рысцой побежали обратно. Иоситаро оказался последним в колонне, враги были прямо позади него. Ему с трудом удалось сдержать панику. Подскочил Кипчак, выстрелил куда-то ему за спину.
– Возвращаемся к развилке дороги, – приказал он, – попробуем заманить их в ловушку.
Они побежали. Иоситаро чувствовал, как воздух раздирает ему легкие. Когда команда начала развертываться вокруг развилки, он заметил густой кустарник с одной стороны.
– Джил и Стеф, – приказал он, – бегите в том же направлении. Поднимите как можно больше шума. Отбегите метров на пятьдесят и залягте по сторонам тропы. Остальные спрячьтесь вон там, – он указал на кустарник, – и будьте готовы ударить, когда они появятся.
Мелькнула неясная мысль – с чего это он так раскомандовался? – но солдаты повиновались. Подошел Петр, понял, что задумал Иоситаро, и одобрительно кивнул. Вскоре на тропе показались пять 'раум, бегущих в их сторону.
– Рано… Рано… Рано… – шептал Петр. – ОГОНЬ!
Пять пулеметов загрохотали. Крики, падающие тела, последние очереди и… конец.
– Поднимайтесь! Живо! – приказал Кипчак и позвал Махим и Бассаса. – Теперь надо не дать уйти остальным.
Они вернулись обратно тем же путем, каким пришли, мимо четырех тел и одного всхлипывающего парня. Кипчак поднял пистолет, раздался выстрел, и рыдания смолкли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116