И наконец приехали к такому маленькому человечку, похожему на монаха, который сидел в маленькой комнате и, судя по всему, был их начальником.

И снова Тоби подтверждает, что Смайли уникально владел собой. «Это стало самым весомым доказательством высокого профессионализма Смайли, – сказал Тоби, – равно как и того, насколько умело он держал в руках Григорьева: на протяжении всего долгого рассказа Григорьева Смайли ни разу ни поспешным наводящим вопросом, ни малейшим изменением тона не отошел от роли бесстрастного наблюдателя, которую с самого начала взял на себя. Джордж, – утверждал Тоби, – не выпячивая себя, держал ситуацию в руках так крепко и так осторожно, „словно яйцо дрозда“. Малейшая оплошность с его стороны могла все погубить, но он этого не сделал. – И в качестве основного примера Тоби зачастую приводил решающий момент, когда в рассказе Григорьева впервые появился Карла. – Любой другой, – сказал Тоби, – при упоминании „о маленьком человечке, похожем на монаха, который, судя по всему, был их начальником“, попросил бы описать его – возраст, ранг, как одет, курил или нет, почему вы решили, что он был их начальником. Но не Смайли. Смайли издал какое-то досадливое восклицание, постучал карандашиком по блокноту и страдальческим тоном предложил Григорьеву отныне и впредь не опускать фактических подробностей».
– Разрешите снова задать вам вопрос. Как долго длилась ваша поездка? Опишите ее, пожалуйста, поточнее, насколько помните, а затем пойдем дальше.
Совершенно сбитый с толку, Григорьев даже извинился. Он сказал, что ехали они на большой скорости часа четыре-пять, возможно, больше. Он сейчас вспомнил, что они дважды останавливались, чтобы облегчиться. Через четыре часа въехали в охраняемую зону («Нет, сэр, никаких погон, одни охранники были в штатском») и проехали еще с полчаса («Сплошной кошмар, сэр»).
Тут Смайли снова возразил, решительно стараясь держать температуру как можно ниже. Какой же это кошмар, пожелал он узнать, если Григорьев только что говорил, что вовсе не боялся?
– Ну, пожалуй, это не было кошмаром, сэр, а скорее, как во сне. – На этой стадии у Григорьева возникло впечатление, что его ведут к помещику – он употребил русское слово, и Тоби перевел, – а он чувствовал себя бедным крестьянином. Поэтому он не боялся, так как не в его власти было контролировать ход событий, а потому и не в чем себя упрекнуть. Но когда машина наконец остановилась и один из сопровождающих положил ему руку на плечо и предупредил – тут его состояние, сэр, в корне изменилось.
«Вы сейчас встретитесь с великим борцом за советскую власть и могущественным человеком, – напутствовал его мужчина. – Если будете держаться с ним неуважительно или попытаетесь соврать, рискуете никогда больше не увидеть вашу жену и семью».
«Как его зовут?» – поинтересовался Григорьев.
Но мужчина без всякой улыбки ответил, что у великого борца за советскую власть нет имени. Григорьев спросил, не Карла ли это, зная, что Карла – кличка начальника Тринадцатого управления. Мужчины снова просто повторили, что у этого человека нет имени.
– Вот тут сон стал кошмаром, сэр, – скромно признался Григорьев. – Меня также предупредили, чтобы я и не мечтал об уик-энде. «Крошке Евдокии придется искать развлечений в другом месте», – добавили они. И один из них хохотнул.
А на него напал великий страх, продолжал свой рассказ Григорьев, и к тому времени, когда он прошел первую комнату и подошел ко входу во вторую, он так боялся, что у него тряслись колени. Он даже испугался за свою любимую Евдокию. «Что же это за сверхъестественная личность», – недоумевал он, откуда этому человеку известно чуть ли не прежде самого Григорьева, что он собирался провести уик-энд с Евдокией?
– Итак, вы постучали в дверь, – подгонял его Смайли, продолжая писать.
– И мне велели войти! – продолжал Григорьев. Он исповедовался со все большим пылом и все больше зависел от ведущего допрос. Голос его звучал громче, жесты стали свободнее. «Такое складывалось впечатление, – рассказывал Тоби, – будто он физически старался вытащить Смайли из его молчаливой сдержанности, тогда как на самом деле именно принятое Смайли безразличие вытаскивало Григорьева на откровенность».
– Я оказался не в большом и роскошном кабинете, сэр, какой положен высокому чину и великому борцу за советскую власть, а в комнате, голой как тюремная камера, с голым деревянным письменным столом в центре и жестким стулом для посетителя. Представляете себе, сэр, такого великого борца за советскую власть и могущественного человека! У которого всего-навсего скупо освещенный голый письменный стол! И за этим столом, сэр, сидел этакий пастор, человек без склонности к аффектации или претензий, человек, я бы сказал, величайшего опыта, всеми корнями связанный со своей родиной, с маленькими, прямо-таки сверлящими глазками, коротко остриженной седой головой и этакой манерой сцеплять руки во время курения.
– Он курил что? – поинтересовался Смайли, продолжая писать.
– Извините?
– Что он курил? Вопрос достаточно простой. Трубку, сигарету, сигару?
– Сигарету, американскую, и в комнате сильно пахло табаком. Совсем, как в Потсдаме, когда мы вели переговоры с американскими офицерами из Берлина. «Если этот человек все время курит американские сигареты, – подумал я, – значит, он, безусловно, влиятельный». – Григорьев в своем волнении снова повернулся к Тоби и повторил эту фразу по-русски. – Курить американские сигареты без передышки, – добавил он, – можете себе представить, сколько это стоит и каким надо обладать влиянием, чтобы получать столько пачек!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135