– Кто?
– Я не могу сказать. Это важно. Пожалуйста, немедленно приезжай домой, – повторила она и повесила трубку.
Старший клерк Гиллема, некто мистер Энстразер, остановился во время телефонного звонка в дверях секретной части и ждал, чтобы Гиллем набрал комбинацию на замке, после чего каждый запрет его своим ключом. В открытую дверь он видел, как Гиллем швырнул трубку, и не успел клерк опомниться, как начальник бросил ему – бросил издалека, по всей вероятности, на расстоянии пятнадцати футов – священный личный ключ главы резидентуры, почти символ власти, и Энстразер чудом поймал его – поднял левую руку и поймал в ладонь, как американский игрок в бейсбол: ему в жизни такого не повторить даже с сотни попыток, признался он потом Гиллему.
– Не двигайся отсюда, пока я тебе не позвоню! – крикнул на бегу Гиллем. – Садись за мой стол и принимай телефонные звонки. Ты меня слышал?
Энстразер слышал, но не успел ответить, так как Гиллем к этому времени уже наполовину сбежал по до нелепости элегантной закругленной лестнице посольства, шныряя между машинистками, охранниками канцелярии и шустрыми молодыми людьми, собравшимися в обход по вечерним коктейлям. Через несколько секунд он уже сидел за рулем своего «порше», машина взревела, точно стартуя в гонке, а из Гиллема в другой жизни вполне бы вышел неплохой гонщик. Жил Гиллем в Нейи, и в обычных обстоятельствах езда на спортивной скорости в час пик скорее забавляла Питера, напоминая ему, дважды в день, что, хотя работа в посольстве иссушающе скучна, жизнь вокруг полна опасностей, превратностей и веселья. Он даже хронометрировал время поездки. Если он выбирал авеню Шарля де Голля и попадал на «зеленую волну» езда занимала вечером вполне приемлемые двадцать пять минут. Поздно вечером и рано утром при пустых дорогах и наличии дипломатического номера на машине он сокращал время до пятнадцати минут, но в час пик тридцать пять минут требовали большой скорости, а сорок были нормой. В этот вечер, преследуемый видением Мари-Клэр, которую держат на мушке психи-нигилисты, он покрыл расстояние до дома за восемнадцать минут. В полицейских рапортах, представленных потом послу, говорилось, что он трижды проехал на красный свет, а когда свернул на свою улицу, то мчался со скоростью ста сорока километров в час, но это, естественно, чистой воды домысел, ибо никто не пытался нагнать его. Сам Гиллем мало что помнил об этой гонке, не считая того, что чуть не столкнулся с фургоном по перевозке мебели и чуть не сбил психа-велосипедиста, которому взбрело на ум вдруг взять влево, когда Гиллем был всего в каких-нибудь ста пятидесяти метрах позади него.
Квартира Гиллема находилась на третьем этаже виллы. Резко затормозив перед въездом, он выключил мотор и оставил машину на улице, затем тихо, но быстро прошел к входной двери. Он ожидал увидеть стоящую где-то поблизости машину, по всей вероятности, с шофером за рулем, но, к своему облегчению, не обнаружил никого. В спальне горел свет, так что теперь он представил себе Мари-Клэр, привязанную к кровати с кляпом во рту, и ее мучителей, сидящих вокруг в ожидании. Им нужен был Гиллем, и он не собирался их разочаровывать. Он не был вооружен – но не по своей вине. Хозяйственники Цирка испытывали священный страх перед оружием, а револьвер, который он незаконно имел, лежал в ящике ночного столика, где вломившиеся бандиты уже, несомненно, его нашли. Гиллем тихо взбежал по трем пролетам лестницы, у входной двери сбросил пиджак и швырнул его на пол. Ключ от двери он держал в руке и теперь как можно осторожнее вставил его в замок, затем нажал на звонок и крикнул в щель почтового ящика: «Facteur!» и затем: «Expres!» * Держа по-прежнему руку на ключе, он ждал, пока не услышал приближающиеся шаги, которые, как он сразу признал, не принадлежали Мари-Клэр. Шаги медленные, даже тяжелые и уж слишком уверенные. И шел человек из спальни. Все дальнейшее произошло очень быстро. Гиллем знал, чтобы открыть дверь изнутри, надо проделать следующее: во-первых, снять цепочку, затем высвободить пружину замка. Пригнувшись, он ждал, пока не услышал, как соскользнула цепочка, и тогда пустил в ход единственное свое оружие – неожиданность; повернув ключ, он всем телом надавил на дверь и с удовлетворением увидел, как плотный мужчина отлетел к противоположной стене, где висело зеркало, тут же сорвавшееся с петель, а перед ним предстало испуганное лицо беспомощно смотревшего на него давнего друга и ментора Джорджа Смайли.
То, что за этим последовало, Гиллем описывал весьма смутно: он, конечно, не был предупрежден о приезде Смайли, и Смайли – возможно, из опасения быть подслушанным – почти ничего не сказал ему, пока они находились на квартире Мари-Клэр оказалась в спальне, но не связанная и без кляпа во рту, а на кровати лежала – по настоянию Мари-Клэр – Остракова, по-прежнему в своем стареньком черном платье, и Мари-Клэр обихаживала ее всеми известными ей способами: кормила куриной грудкой в желе, поила мятным чаем – словом, всем тем, что хранила для того чудесного дня, который – увы! – еще не настал, когда Гиллем заболеет и сляжет. Остракова, как заметил Гиллем (хотя в тот момент еще не знал ее имени), казалось, подверглась избиению. Под глазами и вокруг губ лиловели огромные синяки, а руки, которыми она, по всей вероятности, пыталась защититься, были изранены. Быстро объяснив Гиллему происходящее – про избитую женщину, за которой ухаживала его взволнованная молоденькая супруга, – Смайли увел Гиллема в его гостиную и со всем авторитетом бывшего шефа, каковым он действительно являлся, быстро изложил свои требования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135