С Мишей Рахмановым Касаткин встретился днем 13-го у памятника Марксу. Утром Рахманов не мог. Странная занятость у подземного бродяги!
Однако время спуска оказалось очень удачно: после жары хлынул дождь. Народ разбежался.
Сквер опустел. Вдобавок вокруг шла стройка. В данный момент она была заморожена. Но сквер был огорожен бытовками друг на друге в два этажа. С обеих площадей ничего не видно.
На лавке у памятника сидел лишь сонный хмырь.
Касаткин и Рахманов встали у каких-то щитов и досок, открыли люк, спустили лесенку.
Условились так: Костя спустится, пройдет метров пятьсот, Рахманов откроет ему люк и скинет лестницу в Александровском, в тихом местечке на травке, где когда-то Мальков сжег останки Фанни Каштан.
Костя натянул черную снайперскую шапочку, слез и осмотрелся.
Под ногами чавкало, где-то внизу шумела Неглинка.
Кружок неба и человеческое лицо вверху исчезли. Стало жутковато. Но жуть быстро прошла.
Костя ожидал клоаку, трупы и черепа. Подванивало.
Инженер-пионер Левачев в прошлом веке писал, что было там, как в аду.
Но нет, сейчас ничего такого.
Безвестные советские рабочие постарались. За сто лет ад стал почти раем.
Армейский фонарь не понадобился.
Просторный ход.
Если встать лицом к Кремлю – налево и вниз ответвление к Лубянке и Мясницкой. Писали, что там – сталинский сектор. Сталин живал там.
Прежде Касаткин спрашивал Рахманова, каков сталинский туннель. Рахманов не ответил, но, получив от Кости сотенную, четко сказал:
– Люкс. Люстры, ковры, плевательницы и пальмы.
Касаткин встал спиной к Мясницкой.
Вокруг гул метро и наверху ливень.
Туннель широк, ровен и относительно чист. Что чего подмоет? Подземные сталинские многоэтажные хоромы не нарушили тектоники Чистых прудов. Подземный лужковский магазин – всего-навсего в три этажика.
Кучки под ногами и налет на стенах и своде рассматривать было ни к чему. Все тут хожено-перехожено. Гул вод и трансформаторов успокоил Костю.
Еще десять шагов – и облило дождевой струей из незримого уличного отверстия. Костя перешагнул, кажется, мышиный скелетик, дошел до развилки, поднял какую-то штучку. Она блестела, как гривенник на асфальте.
Рукав туннеля опять уходил налево к мавзолею, а Косте следовало идти прямо еще триста метров. Опять кружок света с рахмановским лицом наверху и темнеющий в перспективе, вдоль Кремля, путь по прямой.
Касаткин вылез, отпустил Рахманова, потоптался на травке, особенно в этом углу густой, шелковой и зеленой – видимо, от каплановского удобрения. И наконец он разжал, замирая, кулак.
На ладони лежал Катин слоник «Сваровски».
«Эксклюзив», – вспомнил Костя бойкий продавщицын выговор.
То есть, таких брошек в Москве больше нет. Есть, может, только на фирме в Вене. Значит – или австрийка была в туннеле, или Катя.
Австрийка в туннеле, понятно, не была.
С Катей Касаткин не говорил с июня. После «гадюшника и хлева» она не объявлялась. Костя почти обиделся сам. Он заставил себя не беспокоиться о подруге.
Теперь не беспокоиться он не мог.
Что делала Катя в туннеле? Она не авантюристка. Она – прелесть и честная душа. Она ангел и библиотечная труженица.
Она странна, но совершенно невинна.
О тектонике Костя и думать забыл.
Он примчался в редакцию и набрал Катин номер.
Телефон не отвечал.
Костя позвонил Кате на службу. В журфаковской библиотеке сказали: Екатерина Евгеньевна в недельном отпуске.
Касаткин занялся подземным очерком.
Написал он художественно, чтобы не возмущать инженеров. Но писал без огонька.
В шесть Касаткин встал и поехал к Кате в Митино.
Двенадцатиэтажная многоподъездная махина стояла у самого кладбища. Белели современные обелиски героям-чернобыльцам. Напротив стоял современный многоподъездный дом.
Дом известного гостиничного типа: на каждом этаже километр дверей по обе руки.
Четыре лифта на ремонте. Лестница до двенадцатого этажа усыпана подсолнечной шелухой, в пролетах на подоконниках сидят компании с пивом или просто так.
На предпоследней площадке Костя открыл дверь с выбитым стеклом и вошел в коридор. Из конца в конец кавказские малыши гоняли на трехколесных велосипедах.
Катина дверь. Костя позвонил. Кати не было.
Костя спросил у детей: «Не видели тетю отсюда?» Дети загадочно мотали головой.
Не пора ли бить тревогу? Костя постоял, походил, вернулся, оставил на двери записку: «Позвони».
Домой добрался поздно.
Позвонил Катиным родителям. Номер он набрал без надежды. Катя звонила им редко: они были недовольны, что Катя сняла квартиру, и все еще воевали с ней. «Нельзя, – кричали они, – тратить на квартиру всю зарплату!»
Но Катины родители знали кое-что. Катя позвонила им вчера и сказала, что всё в порядке.
– А где она? – спросил Костя.
– А разве не у тебя?
Утром 14-го Касаткин снова съездил в Митино. В девятьсот девяностой никого. На двери белеет Костина записка.
Касаткин поехал в редакцию. По дороге он вспомнил хмыря на лавке вчера утром в сквере.
Костя кинулся в сквер. Дождь прошел, но солнце не выглянуло, было сыро и ветрено.
Хмырь всё сидел. В ушанке. Лицо – тоже как ушанка, ороговевшее и щетинистое. От хмыря пахло лежалым.
– Вы давно тут? – спросил Костя.
– Давно-бля.
– Не видели, кто спускался в тот люк?
– Попить-бля нет?
Костя сбегал к метро, купил «Буратино», принес.
Бомж отпил, отхаркался и застыл.
– Не видели?
– Чё?
– Кто спускался?
– Мужик-бля и баба была.
– Когда?
– Вчера-бля.
– Какие из себя?
– В шапчонке, – описал бомж.
– Кто?
– Мужик.
– А баба-то?
– Баба ораньжевая, с хвостом.
«Мужик – я, баба – Рахманов», – понял Костя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34