– А я что сказала? Въезжала в этом своем «кадиллаке», окатила Маняшеньку, Маняшка пришла – ноги в грязи, волосы в грязи, все платье заляпано. Плакала. Даже перед Вилей стыдно. Стоял, смеялся. «Гы-ы-ы, г-ы-ы», – Лида забылась и с удовольствием, очень похоже передразнила юродивого. Чуть было сама не пустила слюну. – Сволочи.
– Ничего, – сказал Костя. – Зато Фантомас не придет.
– Да, Костенька, не придет, только жить не хочется. Люди смеются.
– Пусть смеются. Лишь бы жалели. А вас жалеют. А жалеют, значит, любят.
– Правда, мам, – Маняша высморкалась. – Не ты одна. Всюду упадок.
– Всюду смерть, – грустно поправила Лидия Михайловна. – Умирают потихоньку все наши.
Костя пошел к себе, позвонил. За дверью тихо.
Костя открыл своим ключом, побежал в бабкину комнату. Бабка лежала на полу и косилась на внука.
– Живая?
– Ывая, – сказала бабка, еле ворочая языком. – Упаа.
– Упала, упала. Всюду упадок, – сказал Костя. «Но все-таки не смерть», – додумал он с облегченьем.

5
ЗНАЙ НАШИХ

У Костиной бабушки Клавдии Петровны был микроинсульт.
Врач прописал на неделю медсестру и курс уколов.
«Приглядывайте за ней», – сказал он Касаткину.
Костя приглядывал утром и вечером, застирывал простыни и белье.
К старикам Порфирьевой и Брюханову ходила нянька тетя Паня. Костя спросил у нее, не возьмет ли она третью подопечную.
Уборка и стирка были тети-Паниным призваньем. Паня, как енот-полоскун, не чистить что-нибудь не могла. Всю жизнь она мыла полы в знаменитых местах – «Метрополе», Ленинке, Третьяковке. В лучшие годы она убирала в Кремле. «У Сталина с Молотовым, – рассказывала тетя Паня, – чисто, у Ворошилова с Микояном грязно и крошки, у Лаврентий Палыча в урнах бамажки, писульки, рваные».
Теперь тетя Паня доживала век, моя полы в Оружейной Палате.
«Оружейка мене дасть, плюс еще пенсия, – сказала она Косте, – плюс эти доходяги. Вот и хлеб. А всех денег не заработаешь. И так две старые задницы никак не намою. Не могу, Кистинтин».
Костя несколько дней сидел дома, насидел бессонницу, но тут пришла Маняша, сказала, что поможет.
От отчаянья Костя предложил Маше деньги. В нормальном виде он не заикнулся бы. Во-первых, интеллигентка, во-вторых, дочь генерала КГБ. Но Маняша, к счастью, согласилась.
В понедельник Касаткин с легким сердцем полетел в редакцию.
Кагэбэшная дочь,
Не ходи гулять в ночь,
Ты приди мне помочь,
Бабке кашку толочь,
И ступай себе прочь,
Кагэбэшная дочь,
радостно-цинично напевал кагэбэшный сын Костя по дороге.
В редакции, однако, Касаткин приуныл.
Ни сенсаций, ни даже новостей не было. Лето, затишье. Один Фантомас, да и тот грабит одинаково. Писать о нем стало неинтересно.
– Пачему нэ интересна? – спросил Блавазик.
– Факты одни и те же, – уныло сказал Костя.
– Зачем факты? – мягко сказал Блавазик. – Ми пайдем другим путем. Фактов нэ надо, ти медитируй, ти напиши «Нания версия», пакажи панараму жизни, читатиль любит. А потом ти что, дурак, да? Пахади, пашуруй там-сям, падумай. В Париже журналист нашел Фантомаса, да? А ти тоже журналист. Ти что, хуже?
Касаткин пытался думать весь день. Но мыслей не было.
Не было и настроения.
Домой идти не хотелось. Катя пропала – дулась, Маняша ходила по квартире, стучала за стеной говнодавами, гремела посудой и переговаривалась попеременно с бабкой, Паней и матерью.
Касаткину осталось сидеть в газете.
Костя готов был делать всё. Искать Фантомаса. Рассуждать, вести доморощенное расследование, сочинять небылицы. Дескать, появился, господа, новый яйцеголовый. Может, инопланетянин, может, оборотень. Не всё мы, конечно, знаем, но люди трезвые. Кому выгодно грабить ювелирный магазин? Старо– или новорусскому? Много за краденое не получишь. Значит – старому. Но совок не умеет трудиться, советская власть труду не учила. Совок скорей продаст свои книги и помрет с голоду. Значит, рассуждал Касаткин, дорогие побрякушки крадут из любви к искусству. Фантомас – это сытый хулиган. Крадет он сам или кого-то нанял.
На ловца и зверь бежит.
В пятницу Касаткин приободрился. 3 июня – Костин день ангела и Катин день рождения. Интересное совпадение. Когда-то Костя и влюбился в Катю именно потому. А потом оказалось, Катя и сама ангел, тонкий и кроткий. Только наружно взбалмошный. Но это можно стерпеть.
В пятницу утром Катин телефон сердито не отвечал.
А днем пришла информация. Опять все то же, но место ограбления любопытно. Фантомас унес золотую панагию из магазина «Пещера Али-Бабы». А помещался магазин в здании бывшего кагэбэшного клуба на Лубянке.
Обнаглел яйцеголовый тип – появился в двух шагах от Кремля, напротив бывшего нового КГБ, нынешней ФСБ.
Яйцеголовый не боится.
Торговля была начеку. Охрана ждала мужика с бородой, а он выставил вперед какую-то бабу, а сам замешкался у входа. Они взяли панагию и были таковы.
Украден был фабержевский псевдовизантийский образок с хризолитовой камеей в оправе с цветными камнями, бурмицким зерном и эмалью. На камее – Христос с апостолами.
Директор «Али-бабы» молчал, будто рыльце в пушку. Шум подняли очевидцы. На бабе была косметика – штукатурка почище бороды. Фоторобота не вышло. Не мудрено. Даже Катю, когда намарафетится, не узнать, спасибо, куртка знакомая. Найковская черная с белым огурцом на спине.
Работой Касаткин, в самом деле, компенсировал сердечные страдания. К тому же он оправдывал свою неспособность ухаживать за лежачей Клавдией Петровной.
Фантомас стал касаткинской монополией. Коллеги отступились от выигрышной темы. Борисоглебский вообще считал себя философом. А Паша, может, и завидовал, но молчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34