– Николай-чудотворец, а Николай-чудотворец! Дашке – приказчика, а Марфутке – конторщика.
А иная, нетерпеливая, обращается со своими просьбами к самому вышнему богу, минуя его прислужников вроде Николая-угодника или Варвары-великомученицы.
После предварительных переговоров свахи с женихом и его родичами, те являлись в дом невесты. К ним из другой комнаты, или из-за печной занавески, выходила девица, выводимая матерью или иной ближайшей родственницей, так и называемой «выводчей». Невеста обносила гостей покупным вином или самодельной бражкой, смотря по семейному достатку, и скрывалась вновь. Это повторялось до трех раз, и каждый раз невеста являлась в другом платье, обязательно ведомая «выводчей», а не по своей воле. Бывало, что такие смотрины сразу же считались зарученьем, сговором, на котором «пропивали» невесту. Жениха спрашивали – нравится ли она. И следовал вопрос с его стороны – нравимся ли мы вам.
А то жених молча становился рядом с невестой, давая тем самым положительный ответ. Ну, а дальше все шло уже по обычаю, начиная с плача невесты. Плакала и причитывала она долго, ажио всех в слезу вгоняла. (А ведь когда отвечала жениху согласием, рада была!) Нравилось всей жениховской стороне, как выла невеста – у-у, лютая будет, в мать, а из себя хоть и невеличка ростом, а тверденька да наставненька. С личика бела и с очей весела. Одно слово – приглядиста.
Случалось, когда жениху и его родным показывали на смотринах не подлинную невесту, а подставную, – потому жениху следовало быть приглядистому да приметливому, чтобы не женили его обманным образом. А то приехали однова, а невестина мать перво-наперво фату да другую свадебную сряду стала показывать. Ей говорят: – Мы-де не фату хотим смотреть, а невесту. Ну, тогда мать вывела ее; невеста, по уставу, всем поклонилась, а жениху-молодцу – в особицу.
А тут и шепнули ему:
– Не бери, парень. У нее мать плохо хлебы печет.
– Да ведь то – мать, а не она сама, – молвил он.
– А самой-то откуда навыку взять, как не от матери.
Помрачнел жених, словно в тучку впал. Пасмурным оком стал глядеть на все. А невестин дед, сидя на печке, в тот час закручинился.
– Похоже, не возьмут Клавдюшку нашу. О-ох, гдей-то смертушка моя заблудилась, не кажет себя.
Девке, когда она в невесты выровнялась, хорошая справа нужна, чтобы ее безропотно замуж взяли. На одного едока семья убавится, а нужды прибавится, – работницы лишались, выдавая дочь. Да еще подвенечные платить надобно – особый налог при вступлении в брак.
Под венец ли девицу сряжать, в гроб ли класть ее – всякое шитье мать должна зачинать, так уж повелось на Руси. А от покойника постель в курятник выносили, чтобы там ее три ночи петухи опевали. Вот и с дочерью, в замужество уходящей, как с покойницей расставание. Молодость молодостью, а под венец, что в могилу, девица подружками провожается.
Невеста выла, причитала при расплетении косы:
– Тебя, косынька, продать хотят, выплесть ленту твою алую, разделить хотят на шесть прядей, заплести хотят на две косы и прикроют кичкой бабьею, разорители, губители…
Девичий убор невесты – «девичья краса» – алая лента, как символ невинности. При расплетении косы эту ленту сохраняют и в церкви отдают дьякону, а там кладут в напрестольное евангелие. Надевание кички – символ подчинения жены мужу. Невеста и разувает, и раздевает жениха в первую брачную ночь в знак покорности. (Жениху еще с утра в сапог или в лапоть клали монету, которая послужит новобрачной вознаграждением за то, что она его разувала).
Вечером, накануне свадьбы, мать привозила невесту в дом жениха в колымаге с приданым и постелью. Там невеста и ночевала под приглядом матери или тетки, не встречаясь с женихом, у которого в этот вечер было предсвадебье – мальчишник – прощание с волей.
В церковь ехали из дома жениха и обязательно ехали, а не шли, хотя бы церковь была в нескольких шагах от дома. А тем временем, пока шло венчание да новобрачные прокатывались по улицам, в доме у жениха готовили горницу, в которой пировать, и помещение, где провести «молодым» свою первую брачную ночь – отдельное неотапливаемое, или подклеть дома. Гтавное, чтобы на потолке не была насыпана земля. «Молодые» не должны провести свою первую ночь под землей. Брачное ложе делалось из снопов. В головах ставили икону, которую следовало завешивать, тут же стояли клади с житом, – в них ставили венчальные свечи. Были поставцы с кружками различных медов для питья, столы для снимаемой одежды и крестов, и обязательно – две нагольные шубы. Под сенниками новобрачных разбивали горшки с пожеланием счастья и плодовитости.
Не говоря уже о богатых, и родичи победнее стремились посадить «молодых» на мех, и, если уж не на соболиный, то хоть на овчину или на вывернутую мехом вверх шубу. (В Галиче невеста даже венчалась в шубе.) И кто-нибудь из участников свадьбы, надев вывороченную шубу, желал молодоженам столько детей, сколько в шубе шерстинок.
Церковь была против устройства брачной постели на снопах, меховых подстилок, надевания людьми вывороченных шуб, осыпания «молодых» хмелем, кормления их курицей или кашей, – говорили, что все это есть бесовское действо, но люди не бросали старинных обычаев, – с ними будет вернее, и делали все так, как было отцами положено.
Свадьба… Ну, что ж – девкой меньше, бабой больше. Бабы каются, а девки замуж собираются.
– Невеста – девка убедительная, накажи меня бог, ежель не так, истаять мне, как свечке, – говорила довольная сваха.
Много разных присказок. Говорили и так:
– Смейся, пока в девках живешь, наплачешься потом, когда бабой станешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95