Да я и не могла ничего видеть – я мирно дремала, ожидая рассвета, слабая, беспомощная, пугливая женщина.

Этот удар грома был особенно мощным. Казалось, небеса просто раскололись, не выдержав напора неведомой силы. Вздрогнуло все вокруг – дом, предметы, его наполняющие, пламя в камине, вздрогнули люди – и не успели еще оправиться от испуга – случилось нечто еще более пугающее. Что-то черное, тяжелое и, как показалось в ту минуту, огромное вылетело из каминной трубы и, страшно ухнув, обрушилось в огонь, подняв мерцающий огнем черный столб из искр и пепла, который на мгновенье ворвался в комнату, но тут же исчез, осев серым налетом на мебели и обивке кресел.
В оцепенении все несколько секунд сидели неподвижно, с ужасом глядя в камин и ожидая чего-то еще более ужасного. Ничего не происходило, но прошло еще несколько мгновений, пока все поняли: из каминной трубы просто вывалился треснувший кирпич, видимо, пламя бушевало уж слишком долго. Кирпич загасил огонь в камине, и только два уголька ярко мерцали в шипящей зияющей тьме – словно два чьих-то огненных глаза.

– Послушайте, – женский голос пронзил тишину, упругий и звенящий, будто кто-то невидимый ударил по сильно натянутой тонкой струне, – послушайте меня. Пожалуйста. Вы же все знаете, что в бассейне. Чего мы теперь ждем? При чем здесь рассвет?
– Действительно. Но, получается, кто-то из нас…
– Может, он просто упал и разбился?
– Ну да, а потом утопился.
– Почему утопился? Потерял сознание, упал в воду…
– Очнулся – гипс…
– Господи, как ты можешь шутить?
– Успокойтесь все. Оставим Кесарю – кесарево. Будет, как вы, надеюсь, понимаете, следствие. Вот пусть они и разбираются, как, что и кто. Я лично этим заниматься не желаю. Нет возражений?
– Ты прав.
– Надо, наверное, позвонить.
– Обязательно. Но не забудьте, каждому из нас придется что-то говорить.
– Нужно еще раз посмотреть на него.
– Странное желание.
– Абсолютно правильное желание. Надо осмотреть бассейн.
– Зачем?
– Я же говорю – каждому придется что-то говорить.
– И каждый уже, по крайней мере по одному разу, солгал.
– Прекрати. Мы же договорились, по-моему.
– Я к тому, что всем не мешает туда зайти. Впрочем, дело, естественно, сугубо добровольное.
– Я пойду.
– Я тоже.

Никто никогда не замечает дороги, которые мы преодолеваем ежедневно и еженощно многие тысячи и сотни тысяч раз, никто и никогда не опишет точных примет самых известных нам дорог – дорог, которые пролегают в наших домах – из спальни на кухню, из коридора в гостиную, из ванны на балкон, – их мы проходим как бы вслепую, наизусть, и попроси кто описать их особенности, вряд ли сумеем сделать это легко.
Сейчас все они, и даже те двое, для которых дом был родным, шли совершенно новой дорогой из гостиной в бассейн, открывая ее для себя – странную, незнакомую, таящую в каждом повороте и изгибе целый сонм страхов.
Шли они медленно, и казалось всем: это очень длинная дорога, но это не пугало, а скорее радовало идущих – никто из них вовсе не рвался к ее окончанию.
Шли они тесно сплотившись, не избегая, а скорее ища прикосновений, но не глядя друг на друга и молча.
Дорога привела их в мраморный зал, дышащий влажным ароматным теплом. Здесь более, чем в доме, господствовала роскошь – матовое свечение розовых стен было торжественным и даже величавым – блики, которые отбрасывала на них мерцающая поверхность воды, переливались, порождая ощущение вселенского покоя.
Дно и стены бассейна были изнутри лазурно-синими, откуда-то из-под толщи воды струился яркий свет, отчего вся водная гладь казалась огромным драгоценным камнем, светлым сапфиром или темным аквамарином, заключенным в розовую мраморную оправу. Она была превосходна и… идеально чиста. Ничто и никто не тревожил мерцающий глянец – бассейн был пуст и девственно чист. Чисты были мраморные плиты вокруг бассейна. Складывалось устойчивое ощущение, что этими роскошными апартаментами никто, никогда, или по крайней мере очень длительное время, не пользовался.
Спустя почти полтора часа они вернулись в гостиную. Охрипшие от споров, с трудом держась на ногах от бестолковой суеты, очевидно бесцельных поисков, оглушенные безумством происходящего, смятые и раздавленные от ощущения полного собственного бессилия. Никто из них не мог и не хотел более говорить, смотреть, слушать и думать.
В гостиной было душно и сильно пахло оплавившимся воском – свечи давно догорели, камин погас, в ярком хрустальном свете уныло громоздились на разоренном столе грязные кофейные чашки, хрустальные фужеры с остатками недопитых вин, лед в серебряном ведерке растаял – в нем плавала пустая бутылка из-под шампанского, а пепельницы были полны окурков.
Никто ничего не сказал вслух, но все почувствовали нечто похожее на омерзение. И снова, теперь уже во второй раз, Мария резко отдернула тяжелую портьеру и распахнула створки высокого, в два пролета, окна.
Что– то произошло в мире в эти минуты, а может и несколько раньше, просто они это не замечали.
В комнату хлынул поток ледяного воздуха и яркого солнечного света. Наступившее утро было холодным и ярким. Пронзительно-синее небо еще покрывали кое-где серые клочья туч, но сильный ветер нещадно гнал их прочь. Дождь перестал, но мокрая листва еще хранила на себе ледяные капли, косые лучи раннего солнца находили их, и тогда на блестящей зелени, сияющем золоте и багрянце вспыхивала, искрясь, торжественная бриллиантовая россыпь. А кипенно-белый иней оторочил стволы некоторых деревьев и оконную раму торжественным кружевным жабо.
Нет, ничего не произошло этой ночью в мире, все в нем осталось по-прежнему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26