Бам! – и все. Следующая сцена – в больнице.
Телефон зазвонил вновь. Я открыл глаза.
Рука нащупала трубку.
– Да.
– Это Риган. Со мной агент Тикнер. Мы будем у вас через две минуты.
– А что случилось? – Я даже поперхнулся.
– Через две минуты.
Он повесил трубку.
Я встал с кровати и выглянул в окно, быть может, надеясь увидеть опять ту женщину. Джинсы с вечера валялись на полу. Я сперва натянул их, затем (через голову) рубаху и двинулся вниз по лестнице. Я открыл входную дверь и прищурился. Из-за угла показалась полицейская машина. За рулем сидел Риган. Рядом с ним – Тикнер. По-моему, я впервые видел их в одной машине.
Я был уверен, что ничего хорошего меня не ожидает.
Мужчины вышли из машины. Я почувствовал, как к горлу подступает тошнота. К этому визиту я готовился с тех пор, как отдал похитителю выкуп и не получил дочь. Я даже прокручивал в уме, как все это произойдет: они оглоушат меня сообщением, я кивну, скажу «спасибо» и, извинившись, пройду к себе. Я репетировал. Я тренировался. И теперь был готов к любому варианту развития событий.
Но по мере того как Риган и Тикнер приближались ко мне, мои защитные сооружения обращались в прах. Меня охватила паника. Меня забила крупная дрожь. Я едва удерживался на ногах. Колени подогнулись, я оперся о дверной косяк. Мужчины шагали плечом к плечу. Мне вспомнился один военный фильм, эпизод, в котором офицеры со скорбными лицами приходят к матери погибшего товарища. Я затряс головой, стараясь прогнать навязчивый кадр.
Мужчины вошли в дом.
– У нас тут есть для вас кое-что, – сказал Риган.
Он включил свет, но лампа горела слишком тускло. Тикнер подошел к дивану и открыл ноутбук. Экран замерцал.
– У нас появился след, – объявил Риган.
Я подошел к нему.
– Помните, ваш тесть передал нам перечень номеров банкнот, которые пошли на выкуп?
– Помню.
– Одна банкнота вчера во второй половине дня всплыла в банке. Тикнер сейчас покажет ее вам.
– Каким образом?
– Мы встроили в его ноутбук видеокамеру. Двенадцать часов назад кто-то менял стодолларовую бумажку на мелкие купюры. Надо, чтобы вы посмотрели.
Я сел рядом с Тикнером. Он надавил на кнопку. Я ожидал черно-белое изображение неважного качества. Ничуть не бывало. Съемка велась откуда-то сверху, в почти безупречном цвете. Лысый мужчина разговаривает с кассиром. Звука нет.
– Я не знаю его, – сказал я.
– Терпение.
Лысый что-то сказал кассиру. Похоже, оба добродушно рассмеялись. Лысый взял полоску бумаги и на прощание помахал кассиру. Тот ответил коротким взмахом руки. От очереди отделился следующий клиент. И тут я услышал собственный сдавленный стон.
Это была моя сестра Стейси.
Тут-то пришло желанное оцепенение. Желанное потому, что я испытал два абсолютно противоположных чувства. Одно – страх. Выходит, это дело рук моей собственной сестры. Моей родной сестры, которую я любил от всего сердца и которая меня предала. А другое – надежда. Теперь появилась надежда. Есть след. И если здесь действительно замешана Стейси, то ничего дурного Таре она не сделает, в этом я был уверен.
– Это ваша сестра? – Риган прицелился указательным пальцем в экран.
– Да. – Я посмотрел на него. – Где это снимали?
– В Катскиллских горах. Городок называется...
– Монтегю.
– Откуда вы знаете? – Риган переглянулся с Тикнером.
Но я уже направился к двери.
– Я знаю, где она.

Глава 7

Мой дед был заядлым охотником. Меня всегда это удивляло: такой мягкий, незлобивый человек. Однако он никогда не говорил о своем увлечении. Не держал над камином голову убитого оленя. Не хранил фотографий, свидетельствующих об охотничьих подвигах, не коллекционировал оленьих рогов и тому подобных сувениров. Он никогда не охотился с друзьями или родственниками. Охота для деда была индивидуальным предприятием, он не обсуждал его, не защищал и не делил ни с кем.
В 1956 году дедушка купил небольшой дом в охотничьих угодьях неподалеку от Нью-Йорка, в местечке под названием Монтегю. Стоил домик (во всяком случае, мне так сказали) меньше трех тысяч долларов (сегодня, наверное, и того меньше). В домике была всего одна спальня. Сооружение умудрялось сохранять деревенский вид, будучи совершенно лишенным очарования, которое свойственно данному типу архитектуры. Избушку было почти невозможно отыскать – глинистая дорога обрывалась в двухстах ярдах от нее. Дальше приходилось брести пешком, то и дело спотыкаясь о корневища деревьев.
Дед умер четыре года назад, домик перешел к бабушке (по крайней мере я так думаю. А вообще-то это мало кого занимает). Дед с бабкой перебрались во Флориду почти десять лет назад. У бабушки с тех пор развилась болезнь Альцгеймера. Судя по всему, старая хибара – бабушкина собственность. В плане налогов и иных расходов, связанных с содержанием домика, думаю, все сроки давно уже вышли.
Детьми мы с сестрой ежегодно проводили в этом домике неделю с дедом и бабкой. Я не находил в этом никакого удовольствия. Природа была в моих глазах чистой тоской, которую скрашивали лишь налеты комаров. Здесь даже телевизора не было. Мы отправлялись в постель слишком рано. И вокруг было слишком темно. А в дневное время мирную тишину слишком часто нарушали звуки выстрелов. Обычно время мы проводили в прогулках (занятие, навевающее на меня скуку и доныне). Однажды мать дала мне одежду цвета хаки, и целых два дня я боялся, что кто-нибудь из охотников примет меня за оленя.
А Стейси там очень нравилось. Даже совсем еще маленькой она обожала избавляться от столь характерной для пригорода мешанины школьных и внешкольных мероприятий, спорта, пикников и так далее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104