д. и т. п. Де Голль то, де Голь се… А я ни в
о что не вмешивался, я твердо решил про себя никуда не идти, не быть дезерт
иром, но, даже будучи в армии, оказывать сопротивление. Вот каковы были мои
высокие замыслы. И тут-то меня освободили от военной службы! Ведь не слеп
ой же я! И я подозреваю, что произошло это не без вмешательства отца, так ка
к в призывной комиссии у него есть знакомые врачи. Мои товарищи тоже гляд
ят на меня кто искоса, кто с одобрением, исходя из противоположных, для каж
дого весьма веских, но ложных для меня доводов, коль скоро я-то здесь ни пр
и чем. Они меня осуждают. А я не желаю, чтобы меня судили. Никто не может ни з
нать, ни понять. Все всегда лживо. Только Арлетта знает и верит в меня. А в гл
азах товарищей я или ловкач, или трус, или тип, который тысячу раз прав, что
вытащил счастливый номер, даже если ему чуточку в том подсобили.
Дома от этого легче не стало. На работу я пошел отчасти из-за бесконечных
споров с родителями, пытавшимися приохотить меня к учебе. В наших отноше
ниях все ложь, все основано на недомолвках. Отца я просто не понимаю; впроч
ем, я не знаю, что он такое замышляет.
И вот я в своей лодочке, на олове пруда, я гребу не торопясь, бросаю весла, сн
ова берусь за весла. Солнце уже не такое жаркое, сплоченный строй облаков
одолел его, и сумерки готовятся растворить меня в своей великолепной сер
ости. Я причаливаю к берегу. Привязываю лодку. Надеваю куртку на меху и, ст
уча зубами, иду к машине, которая стоит на площадке под высоченными дерев
ьями. Я слишком одинок. Слишком одинок в этом мире, среди людей. А сказать о
ткровенно, я боюсь. Не войны боюсь, не полиции, не бомб, не всяких угроз, мне
страшно быть таким бесконечно малым, бесконечно одиноким среди огромно
й бесконечности.

………………………………………………………………………………
Натали читала Ц не такой уж это капитальный труд, шесть главок, всего стр
аниц пятьдесят. Герой «Юноши» очень походил на Оливье, но Натали лишь с тр
удом расшифровывала подмалеванные, закамуфлированные чувства, не нахо
дила разгадки. Талант? Ее слишком интересовал сам Оливье, чтобы особенно
вникать в литературные достоинства повести. Да и когда Оливье вернется,
эти страницы в его собственных глазах будут ребяческой пробой пера. Это
как с Малышом, когда она ему сказала: «Я ведь вчера запретила тебе трогать
карандаши», Ц он возразил: «Это вчера было, тогда я был еще маленький. А се
годня я уже большой!» Через полгода Оливье скажет: «С прошлого года мой др
уг повзрослел. Это было его юношеское произведение». И возможно, он возне
навидит праздное времяпрепровождение, именуемое литературой, и станет
мечтать о чем-то ином, например о санскрите, почему бы и нет?
Натали подвигала лопатками, чтобы полнее ощутить уют постели, и заснула.


XXIX. Голем

Она проснулась давно, но вставать с каждым днем становилось все труднее.
Несмотря на вчерашний утомительный день, Луиджи с раннего утра уже был н
а ногах. Натали все не вставала. Да и зачем: лежа она лучше обдумывала свою
работу, вовсе не обязательно для этого сидеть за столом; лежа она набирал
ась сил, которые расходовала днем на ходьбу, на сидение за столом, да и чув
ствовала себя талантливее, умнее. Теперь, когда Оливье был в безопасност
и, она смогла возвратиться к своим баранам в переносном и буквальном смы
сле слова: давно пора было кончить двух маленьких баранчиков для мастерс
ких, где их научат стукаться лбами и рожками. К тому же своей очереди ждал
Голем.
Обычно Натали выбирала для иллюстрированных серий тему, позволяющую ей
уноситься мечтами дальше заданного сюжета. Те, кто пробегал ее «Игрока в
шахматы», разве могли они представить себе, что за этими иллюстрациями с
крывался ее особый мир, мир Натали Петраччи… Автомат в подвальном помеще
нии, Кристо, ночь, когда он залез в ящик… Все то, что значил в ее жизни этот с
тарый турок… Что-то принесет ей Голем?
Она уже домечталась до того, что иногда ей чудился в Големе Луиджи. Глупос
ть какая!… На худой конец Луиджи мог походить на того раввина, который соз
дал Голема. Раввин этот жил в XVII веке в пражском гетто и изучал каббалу. Гол
ем был автоматом, порожденным каббалистической наукой, существом гибри
дным Ц не человек, не вещь, не живой, не мертвый, просто манекен, в зубы кото
рого раввин вкладывал магическую тетраграмму. Голем должен был прислуж
ивать раввину, выполнять всякую черную работу. Однако раввин добился лиш
ь полууспеха, Голему так и не удалось стать по-настоящему живым существо
м. Это была не жизнь, а прозябание, да и оживал Голем лишь днем, когда раввин
вкладывал ему в зубы записочку с магическими письменами, которые притяг
ивали свободные таинственные силы вселенной. Однажды вечером, когда рав
вин замешкался и не вынул талисман из губ Голема, тот впал в бешенство, убе
жал и стал крушить все, что встречалось на его пути, попадалось под руку. П
ока раввин не догнал его и не вырвал записку из его зубов. В свое время Нат
али прочла «Голем» Мейринка. В глазах писателя Голем был автоматом, одуш
евленным не внутренней жизнью, а встречными силами; получеловек без мысл
и, автоматическое существование…
«И думается мне, что как тот Голем оказался просто глиняным чурбаном, лиш
ь только таинственные письмена жизни были вынуты из его рта, так и все эти
люди Должны рассыпаться в прах в то же мгновение, если лишить их души, поту
шить в их мозгу Ц у одного какое-нибудь незначительное побуждение, втор
остепенное желание, может быть, бессмысленную привычку, у другого Ц лиш
ь смутное ожидание чего-то совершенно неопределенного и неуловимого»…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80