Поле - это особый материальный субстрат, который является носителем силы. У него появляются два типа материи. Один - вещество, другой - поле. И объясняет он это принципом взаимосвязи материи и силы. То есть, чисто философским принципом, который тогда был общепринят и с помощью которого эта новая идея легко включается в культуру.
Вот второй пример. Когда Бор вводит идею дополнительности и идею зависимости квантово-механического описания от типа прибора, это, в общем, очень сильно ломало идеал объяснения. Классический идеал объяснения считал, что вы должны объяснить мир, исходя из строения объекта, а все, что относится к деятельности субъекта, надо вынести за скобки. А тут в явном виде говорится, что объект - это то, что попадает в сетку таких-то и таких-то моих операций с такими-то приборами. Он так устроен, что в одном приборе дают одни характеристики, а в другом типе прибора - другие. Возникает дополнительная картина пространственно-временного и причинного описания. И когда Бор это обосновывает, он опять-таки прибегает к философской аргументации. Он говорит, что мы, наблюдатели, принципиально - макросущества. И исследуем мир с помощью макроприборов. А приборы всегда включают пробные тела, и пробное тело должно быть только классическим. А отсюда в описании микромира нам не отделаться от языка классической физики и от этих представлений о типах приборов. Природа - это то, что проявляет себя в отношении прибора, с помощью которого я зондирую, как познающий субъект, который не может быть электроном, а является макротелом. Это философско-мировоззренческое обоснование.
Через такие обоснования непривычные идеалы и нормы, непривычное представление о картине мира делаются более менее привычными, доступными разумом. И это, кстати, очень долгий процесс. Знаменитые дискуссии Эйнштейна и Бора - вокруг этого они и крутились. Что такое причинность? Бор говорил: причинность - вероятностна. А Эйнштейн говорил: не верю, что Бог играет в кости. То есть речь идет о философских основаниях, там очень многое было насыщено такими философскими спорами.
Так что это очень важная компонента, без которой наука в культуру не включается. Можно в общем виде выразить, почему это так. Дело в том, что наука открывает человечеству предметные миры, еще не освоенные в практике, она всегда опережает массовую практику производства своего века и обыденный опыт. Открываемые ею предметные миры для здравого смысла непривычны и непонятны. А здравый смысл - это во многом основа культуры своей эпохи. И нужно состыковать новые научные идеи с привычными представлениями. Отсюда споры о теории относительности: как же так? вроде длина стола в одной системе отсчета - метр, в другой - меньше метра, а в третьей - больше? Все зависит от его относительных скоростей. А какова же его настоящая длина? Здравый смысл подсовывает эти вопросы. Состыковка новых идей со здравым смыслом и основаниями культуры происходит через философские обоснования. Философия, как раз, - это мостик, через который это и происходит.
Вот, собственно, структура парадигмы. А дальше - когда она ломается, тогда и происходит научная революция. И можно выделить два типа таких революций. Первый тип как раз Кун описал. Это то, что он называет «аномалия и кризис». Что это такое? Открывают новый тип объекта, но еще не знают, что это новый объект. Поэтому описывают его в старом языке, видят его сквозь призму старых представлений, сквозь призму старой картины мира, старых философских оснований. Так было с теорией относительности. Картина мира была еще электродинамической, а практика в нее уже не укладывалась - возникают разрывы, парадоксы, то, что Кун называл кризисами.
Простой пример. Обнаруживается, что если уравнения Максвелла записывать в разных системах отсчета, пользуясь преобразованиями Галилея, то они не ковариантны. Нековариантность - это очень плохо, потому что уравнения должны выражать законы природы. А законы природы не зависят от моего способа описания, ибо в противном случае физика была бы невозможна. А на систему отсчета можно смотреть как на идеализированную физическую лабораторию с часами и линейками. Согласование результатов, полученных в разных лабораториях, дается через преобразования Галилея. В данном случае уравнения получаются нековариантными, нарушаются, следовательно, основания физики, значит, нужно сделать уравнения Максвелла ковариантными, то есть сохраняющими свою форму в разных системах отсчета. Тогда придумываются новые преобразования и вводятся. Казалось бы, задачка решена - надо отказаться от преобразований Галилея, пользоваться новыми преобразованиями, а те рассматривать как предельный случай описания, когда можно пренебречь конечной скоростью распространения взаимодействий - скоростью света.
Но тут возникает еще более сложный парадокс. Из преобразований Галилея автоматически вытекает то, что зафиксировано в картине мира, что пространственно-временные интервалы абсолютны, они не меняются. Это соответствует картине мира абсолютного пространства-времени. Это Лоренц исповедовал всю жизнь и от этого не хотел отказываться. А из преобразований, которые предложил Лоренц, следует совсем иное - пространственно-временные интервалы становятся относительными, они меняются при переходе от одной системы отсчета к другой. Что делать? Лоренц говорит так: мои преобразования - дело временное, местное время и пространство - это не настоящие физические время и пространство. А это просто прием, который позволяет описывать определенные процессы. Это называется «гипотеза ad hoc».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82